АlshBetta - Ада и Каххар [СИ]

— Ты голодный? — приникнув лбом к его плечу, интересуюсь я.

Каждую среду задаю этот вопрос. Каждую среду, уезжая к матери, понимаю, что с утра и до самого вечера он не возьмет ничего в рот. Даже то, что постояло в холодильнике час-другой — несъедобно.

«Ты не представляешь, Ада, какие сейчас яды… хватит одной белой песчинки, растворившейся на рисовом зернышке, чтобы убить человека».

— Я ужинал овсянкой.

— Овсянкой?..

— Ей самой. Поверишь ли, но у меня наконец получилось ее сварить, — стремясь развеселить меня, докладывает он. Белозубая улыбка, которую демонстрируют полные губы, поразительна.

— На воде?

— На молоке — оно хорошо мутнеет.

«Если что-то всыпать» — мысленно дополняю я. Когда-то я считала эту ядовую паранойю глупостью. Но после гибели двух наших охранников от перекуса кокосовым печеньем с чаем убедилась, что зря.

Мы как можем стараемся вести обычную, рядовую жизнь, не называя вещи своими именами — все равно от этого лишь хуже. Я не думаю, кто есть Каххар, он не зовет меня святой через слово… приспосабливаемся. У нас не так много времени, чтобы переводить стрелки. А вот любви много.

— И все же, приготовить тебе что-нибудь? — я легонько целую уголок его рта. Порой желание близости непреодолимо. По средам мне как никогда нужно чувствовать его и душой, и телом. Знать, за что я на это подписалась. Что я имею. Чему я должна радоваться.

— Не надо, — Каххар качает головой, — я бы хотел кое-чего другого… если ты не против…

Ему не так легко говорить со мной о сексе, как это удавалось всем прежним русским и американским кавалерам. Те сразу заявляли, чего хотят и ждут от наших отношений, а потом удивлялись, какого черта я не бросаюсь к ним в постель.

Каххар же, пусть и живший уже столько лет в Англии, был воспитан в Иране. А там подобные отношения строятся совершенно иначе.

— Я хочу тебя, — приподнявшись на цыпочках, целую его губы, запустив руку в черные густые волосы, — я всегда тебя хочу…

На мой поцелуй следует незамедлительный, восторженный ответ. Требовательные, но мягкие губы касаются моих, приковывая к себе. Большие ладони с жесткими волосками на запястьях пробираются к шее. Прижимают, удерживают, гладят…

Я чувствую, что он меня хочет. Я вздрагиваю, осознав это. Осторожными пальцами поглаживаю его ширинку.

— В спальню, — сбито дыша от нашего контакта, велит муж. Аксиниты темнеют.

— В спальню…

Ему нравится мой настрой. Без труда подхватив под колени и обняв за талию, мистер Асад утаскивает меня в то единственное место в доме, где нет камер наблюдения.

— Какая ты умная девочка. Держи шоколадку.

…БА-БАХ!

Закричав во все горло, я подскакиваю на краю постели, чудом не оказавшись на полу от резкого движения.

Перед глазами — дым и копоть от сгорающего металла. В ушах — крики людей.

Я задыхаюсь.

— Ада, — Каххар, тут же просыпаясь, прижимает меня к себе. Упирающуюся, кричащую, обхватывает руками, заставляет приникнуть к себе и не отпускает. Ни на одну секунду.

— Ада, все. Все, — уговаривает меня, горячими губами целуя похолодевший от ужаса лоб, — красавица моя, девочка… не надо…

Девочка. Умная девочка.

Слезы из глаз брызжут новым потоком. Внутри все расходится по швам, бьется на части, наполняется горькой кислотой. В горле пересохло, сердце стучит куда выше груди, шумом крови отдаваясь в висках, а пальцы будто в треморе дрожат.

— Небоскребы… — с оставшимся воздухом из легких выплевываю я. Рыдаю.

Лицо мужа, могу поклясться, белеет. Даже в темноте.

— Ада… — он со стоном целует мой лоб, затем глаза, а потом и щеки. Он обволакивает собой, накрывает, прячет от всего и всех, кто посмеет ко мне притронуться. Я ведь знаю, что дом этот, забор, пропускной пункт — чтобы мы жили долго и счастливо. Чтобы нас не нашли, не уничтожили…

Каххар редко говорит со мной о том, чем занимается. Мы стараемся не поднимать этот вопрос, мы замалчиваем его и, как правило, это не мешает рутинной домашней жизни. У нас есть и маленькие радости — первые шаги Кира, его первое слово, совместные обеды, просмотр кинофильмов и чтение книг вслух…

Однако вот такими ночами, когда предел терпения неукоснительно стремится к нулю, все всплывает на поверхность. Убивает, стальными когтями раздирая душу.

Всем известно, что терракт 11 сентября в Нью-Йорке был запланировал и осуществлен Усама-бен-Ладеном и его «девятнадцатью братьями». Но кто знает человека, обеспечившего террористов планами здания? Кто разработал схему этого тарана? Кто не участвовал, чье имя не было нигде написано, но кто точно знал все, что будет происходить в это злополучное утро? До точности в секунду?..

Каххар.

Каххар, которому однажды отказали не только в американской стипендии, но и выразили недоверие в связи с происхождением его семьи (отец когда-то участвовал в военных конфликтах). В США. В стране, которая принимала и любила всех иммигрантов. В которой нет места предвзятости… не было, по крайней мере, до начала XXI.

Эти отказы разбили ему сердце, оборвав на корню все планы, так лелеемые с подросткового возраста. И настроили против Америки. Навсегда.

— Зачем же ты… зачем?.. — я плачу, цепляясь за него как за последнее, что у меня есть. Обнимая, обвивая, прижимая к себе.

Я — сумасшедшая. Каххар первый мне об этом сказал. Я полюбила ужасного человека. Я надела кольцо на палец чудовищному зверю. Я — соучастница всех тех смертей, что он спланировал в тот день и все тех, которые вызывают наркотики, что он продает сейчас. На мне — проклятье. А я и счастлива еще…

— Ада, послушай, — он укрывает меня одеялом, стащив его с другой стороны постели. Мы оба обнажены после потрясающей по силе эмоций близости, но теперь на место тому теплу, которым горела каждая клеточка, приходят каскады снежинок. Ледяные, жалящие и нещадные — как и любая боль. — Вдохни глубже и выдохни. Все уже закончилось. Ты никогда больше этого не увидишь. Никогда…

Я хватаю его ладонь с кольцом, что есть мочи сжав золотой ободок пальцами. Я порой не понимаю себя. Я порой чувствую себя… тварью, которую мало расстрелять. Но я не могу, не хочу и не стану жертвовать жизнью нашей семьи за других людей. Я не смогу. Если еще до появления Кира были какие-то пути отступления, то теперь их нет. Мы — одно целое. А значит, и все горе Каххара — наше общее горе. Весь его крест.