Ульяна Соболева - На дне

А потом ко мне пришла Фаина, она сжимала меня в объятиях, что-то говорила, укачивала, как ребенка, а я ничего не слышала, только обнимала ее и склоняла голову ей на плечо, позволяя себя гладить. Она начала пытаться меня вытащить, оживить.

— Почему ей не помогают антидепрессанты? Сделайте хоть что-то.

— Она не хочет, чтоб они помогли. Настоящий самоубийца никогда не просит о помощи.

— И что нам делать?

— Заставить ее захотеть жить. Дети, работа, увлечения.

— Она постоянно с детьми. И она прекрасная мать… но она не живая. Понимаете? Она как будто спит изнутри.

— Она мертвая. Так она себя чувствует. Мертвой. Найдите, как ее воскресить, иначе она так долго не протянет. Она ходит на кладбище?

— Могилы нет. Не удалось собрать фрагменты тела, там был взрыв и…

— Плохо. У нее нет чувства завершенности. Нет ритуала прощания. Ей негде его оплакать. Это этапы смирения с утратой.

— Я понимаю… Мы подумаем, что можно с этим сделать. Вы, наверное, правы.

— И антидепрессанты ей не помогут. Все, что могу предложить — это закрыть в клинике и принудительно лечить.

— Никогда. Нет. Мы будем искать эти способы оживить. Спасибо.

— Если что, звоните. Приеду в любое время. Да и клиника хорошая, лучше любого санатория.

Фаина вывела меня из кабинета очередного психиатра, и мы пошли к машине. Она впереди, а я сзади. Тенью. За ней следом.

Все случилось за доли секунд. Грузовик пронесся мимо меня на бешеной скорости, и я вдруг ощутила, как чернота перед глазами стала совсем вязкой и густой. Все звуки опять пропали.

Когда пришла в себя, то лежала на больничном топчане под капельницей. Фаина, заметив, что я открыла глаза, обхватила мое лицо холодными ладонями и прокричала, словно я глухая и не могу ее слышать, но, видно, я производила именно такое впечатление.

— Все. Ты больше не имеешь права хотеть умереть. Ты должна жить. Он так хотел. Это было его желание и выбор. Слишком много боли причинил тебе. И мог причинить еще.

— И пусть… лучше боль от него, чем это омертвение. Как будто я разлагаюсь живьем.

Фаина наклонилась ко мне и сжала сильнее мои плечи.

— Ты обязана собрать себя по кусочкам. Ты разве его не чувствуешь?

В недоумении посмотрела на нее, не понимая, что имеет ввиду.

— Не чувствуешь внутри себя жизнь? Ты более чем жива. Настолько жива, что твое тело растит еще одного человека. И ты пытаешься убить его и себя. Всех четверых. Себя, Таю, Яшу и нерожденного малыша. Ты знаешь, на каком ты месяце? На шестом, Даша. На шестом. Ты так истощена и исхудала, что по тебе даже не видно… но он здоров. Его сердце бьется.

Наверное, она думала, что это заставит меня воспрять духом. Что я подскочу на топчане, сожму ее в объятиях и радостно зарыдаю. Но этого не случилось. Я даже не вникла в ее слова. Я их просто не услышала.

— Ты… ты считаешь, он так себя ненавидел, что сделал это намеренно? Убил… он себя убил, Фаина?

Мой подбородок дрожал, меня всю трясло от слабости и отчаяния. Я сошла с ума. У меня вдруг закончились все силы, и я понимала, что выдержать больше уже не могу. Но Фаина схватила меня за руки и прижала к моему животу.

— Ты беременна, Даша. Ты ждешь ребенка от Максима. Это мальчик. Он здоров, он хочет жить, он бьется внутри тебя. Слышишь? Ты не имеешь права убивать ЕГО сына. Ты не одна. Ты больше не принадлежишь себе.

Я зарыдала громко, задыхаясь, захлебываясь, впервые за эти проклятые месяцы после того, как ОН покинул меня. Я цеплялась за Фаину, а она гладила меня по волосам, обнимала, давая мне возможность выплеснуть свою боль. Закричать о ней, завыть, сотрясая стены, освобождаясь от одиночества.

— Вот оно — бессмертие. Внутри тебя. Ваша любовь, которая обрела плоть и у нее собственное сердце. Максим оставил тебе самый бесценный подарок. Разве ты откажешься от него? Разве позволишь себе убить и уничтожить вашу любовь внутри тебя?

Нет. Это не стало воскрешением. Но я заставила себя собраться, заставила себя встать с колен и пытаться жить. Проклятый, упрямый дьявол нашел способ принудить меня сделать так, как он хочет…

Но Фаина оказалась права. Ей удалось вернуть меня к жизни. Не сразу. Не в тот же день, а постепенно. С каждой проверкой, с каждым анализом или УЗИ я понемногу оживала. Прислушиваясь к сердцебиению малыша, к толчкам в животе или икоте. Старшие дети постоянно его трогали, слушали, гладили.

— Мам, а он умеет плавать? Поэтому выживает без воздуха?

— У него жабры? — удивился Яша.

— Нет, просто маленькие детки получают кислород от мамы, им не нужно дышать.

— Мааам, а как мы его назовем, когда он родится?

Я не знала. Я не думала об имени. Каждый раз, когда эта мысль проскальзывала в голове, я сжималась от боли, потому что хотела бы, чтобы Максим дал имя своему сыну.

— Я пока не придумала, но когда мы его увидим, то придумаем имя вместе.

— Хорошо, — Тая погладила мой живот, а потом прижалась к нему личиком и тихо сказала.

— Это хорошо, что ты пришел. Мама опять улыбается и не плачет каждую ночь. Мама к нам вернулась. Ты молодец.

Бедные мои, как же вы настрадались вместе со мной. Особенно Яша. Он все понимал. Видел, как я схожу с ума, и всегда с тревогой заглядывал мне в глаза… Однажды, когда в доме будут переустанавливать сигнализацию… я буду просматривать записи и увижу, как Яша каждую ночь сидит у меня под дверью и беззвучно плачет. Мальчик мой. Хороший, добрый, такой отзывчивый. Прости меня. Не могла я собраться… не получалось. Да и сейчас иногда хочется сдохнуть, хочется от боли разорвать себе грудь и вытащить изнутри все, что так болит.

Максима так и не похоронили. Не было не то, что тела, даже кусочка кожи. Там все сгорело. Группа захвата таки вылетела в тот район, и боевики вместе с оружием, лагерем и взрывчаткой были уничтожены. Все сгорело. Дотла.

— Давай хотя бы поставим памятник, чтоб было куда с цветами прийти. Вспомнить… подумать. Можно возле отца. Там есть место, — предложил Андрей очень осторожно.

— Нет… мне не нужно место, где я буду о нем думать. Я думаю беспрерывно. Везде. Он вот здесь, — показала себе на грудь, потом на голову, — а цветы… не знаю. Они завянут. Зачем нам цветы? У нас есть звезды. И… если не нашли его тело, то, может быть, он жив.

Андрей с печалью смотрел на меня, с печалью и сожалением. Привлек к себе.

— Ты права. Пока есть хоть маленькая надежда, не так больно дышать. Я бы многое отдал в свое время за такую надежду.

Я поняла его… крепко обняла в ответ.

— Иногда надежда — это тоже самое, что жуткая неизвестность.

Когда все же понемногу пришла в себя, стала более или менее быть похожа на человека, вдруг позвонила Фаина и сказала срочно приехать в клинику, ей не понравились мои анализы.