Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. По праву любви.

— Я должна увидеть моего мальчика, — тихо, но очень упрямо сказала она Фарине, и он понял, что Франсиске это просто необходимо. Он поцеловал её и пошёл к машине. По дороге они заехали на фазенду к Винченцо. Франсиска поплакала вместе с Констанцией, постояв возле умершего ребёнка.

— А у Катэрины ни слезинки, — пожаловалась сватья. – Сидит, как каменная. Я за неё боюсь. Посидит-посидит, а потом в воду бросится.

Франсиска перекрестилась.

— Не накликай беды, — попросила она. — И так не знаешь, куда от горя деваться.

Они договорились о похоронах, которые должны были состояться на следующий день.

— Скажешь Маурисиу? — спросила Констанция.

— Попробую, — ответила Франсиска, закусив губу, изо всех сил удерживая слёзы.

За разрешением повидать в тюрьме Маурисиу Фарина и Франсиска зашли к Омеру. Он охотно дал разрешение, понадеявшись, что свидание с матерью благотворно подействует на психику заключённого, который никак не желал отвечать на поставленные вопросы и всячески тормозил ход следствия.

Франсиска вошла к сыну в камеру, протянула руки, обняла его и крепко—крепко прижала к себе. Но что-то странное почудилось ей в ответной ласке сына. Уж слишком пылко прижал он её к себе, стараясь поцеловать прямо в губы.

— Ты пришла, любовь моя, наконец-то, ты пришла ко мне, — проговорил он.

Франсиска в испуге отстранилась.

— Маурисиу... — начала она.

Взгляд сына стал тяжёлым, напряжённым, недобрый огонек загорелся в нём.

— Ты забыла, что меня зовут Луиджи? — спросил он. — Кто такой этот Маурисиу? Говори быстрее! Я убыо его, если это твой новый любовник!

Франсиска смотрела на сына расширенными от ужаса глазами, и чем дольше она смотрела, тем отчётливее ей виделось лицо Луиджи. Она успела позабыть его, сохраняя в памяти только смутный облик, но теперь видела его перед собой, словно он воскрес, словно время остановилось. Франсиске показалось, что она сходит с ума. В самом деле, если она останется ещё хоть пять минут наедине с этим призраком из прошлого, то потеряет разум!

Франсиска выскочила из камеры и захлопнула за собой дверь. Сердце у неё колотилось, Ей было страшно. Теперь она поняла, что Рита права: надо было похоронить Луиджи по-хорошему.

— И моего внука тоже, — прошептала она.

Она не сомневалась, что и мальчик погиб из-за Луиджи, он забрал его себе, блуждая неприкаянным по земле.

«Надо будет попросить священника, чтобы он отслужил панихиду и по Луиджи», — подумала Франсиска, и ей стало легче. Она поняла, что будет бороться за сына, что её мальчик и в самом деле никого не убивал, он болен, он тяжело болен, и она, мать, должна его спасти! Франсиска заторопилась снова к Омеру и рассказала ему всё, как на духу, как на исповеди. Про своего первого возлюбленного, которого звали Луиджи, про то, что её отец стал убийцей и потом сам поплатился за убийство головой. Рассказала и то, что давно уже твердит ей старая негритянка Рита: Маурисиу должен похоронить отца по христианскому обряду, и тогда душа его успокоится, и он больше не будет приходить к живым.

— Выходит, я посадил в камеру неприкаянную душу? — не то шутя, не то серьёзно уточнил следователь, глядя на взволнованную Франсиску.

Та кивнула. Омеру сочувственно смотрел на несчастную женщину.

— Поезжайте домой, — сказал он. — Я постараюсь помочь вам и вашему сыну.

Франсиска вышла, поддерживаемая под руку Фариной, а Омеру подпёр руками голову и задумался. Мало—помалу в памяти комиссара всплыла история, о которой ему рассказывал его предшественник. Дело было тоже вроде этого, вроде бы и не сложное, но закрыть его не смогли... Значит, оно должно быть в архиве... Да-да, именно историю сеньоры Франсиски и рассказывал ему предыдущий комиссар.

Омеру вызвал секретаря и попросил его помочь отыскать давнее-давнее дело. Секретарь долго рылся в старых реестрах, пока, наконец, не определил, что нужно искать папку под номером 122. Потом они так же долго копались на полках, перебирая папки. Вот она!

Омеру даже заволновался, открывая её. Так оно и есть. Те самые протоколы, о которых говорил ему старик Родригес. Он принялся перебирать пожелтевшие бумаги и читать их.

— Что там, что? — не выдержал и задал вопрос секретарь.

— Итальянский иммигрант Сальваторе Арелли заявляет об исчезновении своего сына Луиджи Арелли, который работал на фазенде сеньора Андраду. Сальваторе Арелли уверен в том, что его сына убил сеньор Андраду из-за того, что дочь хозяина находилась в любовной связи с Луиджи Арелли. Тело, несмотря на поиски, так и не было найдено, и Луиджи Арелли был объявлен пропавшим без вести. Возможно, он просто-напросто сбежал, поскольку дочь сеньора Андраду была беременна от него.

Омеру закрыл папку. Ему предстояло хорошенько подумать. Неужели, спустя столько лет, у него появилась возможность распутать старинную загадку? Неужели, и в самом деле, существуют потусторонние силы, которые начинают действовать, когда человек нарушает законы справедливости? Неужели, его узник не бежит в испуге от закона, не болен психически, а стал тем, кого физически нет на свете уже много-много лет?!

Омеру размышлял, как ему поступить в создавшейся ситуации, а Маурисиу требовал на обед спагетти, отказывался есть бобы, которые мексиканцы так любят, звал возлюбленную Франсиску и грозил убить всякого, кто осмелится быть рядом с ней.

Франсиска, между тем, попросила Фарину сообщить Маурисиу о смерти сына. Ей казалось, что отец непременно должен знать о смерти сына, тем более, что в свой час Маурисиу был весьма озабочен его судьбой. Она решила это после заупокойной службы и похорон, попросив падре, который отпевал маленького, помолиться и за несчастного Маурисиу, сидевшего в тюрьме. Она надеялась, что после молитвы её сын придёт в себя и горестная весть дойдёт до него.

Разговор на поминках вертелся вокруг Маурисиу. И может быть, поэтому Катэрина сидела как каменная, словно бы отрешённая от происходящего. Улучив минутку, Зекинью попытался её разговорить.

— Мне кажется, — начал он, — что пройдёт недели две и нам следует тронуться в путь. Тебе станет легче, если ты уедешь подальше от своего горя.

— От своего горя никуда не уедешь, — тихо отозвалась Катэрина. — Я и сама не знаю, что со мной творится, Зекинью. Только я вдруг поняла, что если в Маурисиу и в самом деле вселилась неприкаянная душа его отца, то он ни в чём не виноват, а значит, и я должна с ним остаться.

— Глупости, Катэрина! — возмутился Зекинью. — Ты же любишь меня!

— Может, и люблю, — так же тихо сказала Катэрина, — но иной раз и любовь ничего не значит.

«Похоже, ты совсем спятила», — хотел сказать ей Зекинью, но не сказал, а только обнял за плечи. Если говорить честно, то бедняжке было от чего спятить — потеряла ребёнка, муж в тюрьме. Да и вдобавок, творится с этим мужем что-то неслыханное!