Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. Испытание чувств

— Ну хорошо, оставайся здесь, — согласилась Нина. — Переселишься в пансион к дяде Дженаро, вдвоём вам будет веселей, и мне так будет спокойнее.

Но Мадалену не устроил и этот вариант. Она вдруг полюбила нищету, от которой безуспешно пыталась избавиться всю жизнь.

В конце концов, Нина и Жозе Мануэл решили оставить в покое Мадалену — хотя бы на время, до получения диплома.

Жозе Мануэлу теперь не было нужды работать на рынке, он с утра до ночи занимался у себя в комнате.

Нина же помогала матери по дому и читала умные книги, которые ей давал Жозе Мануэл. Получив от Силвии выходное пособие, другой работы она не нашла, а теперь эти поиски и вовсе становились бессмысленными, поскольку Нина всё—таки собиралась ехать с Жозе Мануэлом в Рио.

Но Силвия не забыла о Нине и вновь позвала её к себе.

Нина была потрясена, увидев, как Силвия сама встала с инвалидной коляски и достаточно легко пошла навстречу гостье.

— Это невероятно! — воскликнула Нина. — Произошло чудо?

— Нет, это результат каждодневных мучительных тренировок, — пояснила Силвия. — Я давно уже потихоньку хожу, только Умберту об этом не знает.

— Но почему вы скрываете от него? Это же такая радость!

Силвия тяжело вздохнула и поведала Нине ещё одну печальную историю своих отношений с мужем:

— Поначалу я хотела сделать ему приятный сюрприз. Он всегда говорил, подбадривая меня, что мы ещё станцуем с ним вальс. Вот я и старалась, помня о том вальсе. Разрабатывала ноги, превозмогая боль. А Умберту все вечера проводил в борделе. Домой возвращался пьяным. От него разило дешёвыми женскими духами. И тогда у меня появился новый стимул к выздоровлению: я мечтала станцевать с ним теперь уже прощальный вальс! А потом мне и этого не захотелось. Я распрощаюсь с ним без музыки и без танцев! Но мне очень нужна твоя помощь. Надеюсь, ты меня поддержишь?

— Вы всегда можете на меня рассчитывать, — без промедления ответила Нина. — Только что я могу для вас сделать?

И Силвия изложила ей свой план:

— Я хочу вернуть тебя на фабрику, но с гораздо большими полномочиями, чем прежде. Теперь ты будешь заниматься не столько технологией производства, сколько его организацией, а значит, бухгалтерией и финансами.

— Но я же в этом ничего не смыслю!

— Нет, ты недооцениваешь себя, — возразила Нине Силвия. — Ведь ты уже делала экономические расчёты, и они были очень толковыми, грамотными, я их видела. А подробнее изучить бухгалтерию и финансы тебе поможет Онофри, наш бухгалтер. Ты пока не будешь подписывать никаких финансовых документов, а потом, когда вникнешь во все тонкости руководства фабрикой, займёшь место Умберту. Это и будет для него «прощальный вальс»!

— Но он не потерпит меня рядом с собой!

— Потерпит. Об этом я сама позабочусь.

— Но я не справлюсь!

— Справишься. Я в тебя верю. Не забывай, что теперь я могу ходить, и вдвоём с тобой мы всё осилим!

Нина не могла сразу принять столь неожиданное предложение и попросила хотя бы день на раздумье. Но уже по дороге домой она приняла решение и так объяснила его Жозе Мануэлу:

— Я отвечу согласием. Во-первых, потому, что не могу подвести Силвию, которая в меня верит и нуждается в моей помощи. Во-вторых, я не должна упускать возможность помочь моим подругам-ткачихам. Если они станут получать больше за свой нелёгкий труд, то уже ради этого стоит принять предложение Силвии.

— А как же я?.. А как же мы?.. — растерянно спросил Жозе Мануэл.

— Ты не дослушал меня, — улыбнулась Нина. — В-третьих, я хочу пройти эту школу затем, чтобы свободно ориентироваться в экономике и финансах, а потом уже со знанием дела помогать тебе в твоём пекарском бизнесе. Представляешь, как будет здорово, если мы соединим твоё университетское образование и мой практический опыт!

— Да, это было бы здорово, — согласился Жозе Мануэл. — Только на приобретение такого опыта потребуется много времени!

— Нет, я сразу предупрежу Силвию, что поработаю у неё всего несколько месяцев и потом уеду к тебе, — пообещала Нина.

Жозе Мануэл в ответ лишь печально покачал головой.

Исколесив всю фазенду и не найдя матери, Маурисиу вернулся домой усталым и опустошённым, поэтому и трудный разговор с ней прошёл достаточно спокойно, без выплеска бурных эмоций.

— Это правда, что мой настоящий отец был итальянцем? — спросил он каким-то странно отрешённым тоном, и Франсиска ответила:

— Да, правда. Но я скрывала это, потому что твоему рождению предшествовала страшная семейная трагедия. Не хотелось, чтобы ты о ней знал.

— Я и об этом слышал, — небрежно бросил Маурисиу. — Ты забеременела от какого-то итальянца, а твой отец его убил. Верно?

— Нет, не верно, — строго сказала Франсиска. — Ты упустил самую важную деталь: того итальянца звали Луиджи Арелли, и мы с ним любили друг друга до самозабвения! Он был самым красивым и самым умным из всех итальянцев, работавших у нас на фазенде. У нас была чистая романтическая любовь, и не моя вина, что всё завершилось кровавой трагедией.

— Значит, ты его любила, и я — дитя той любви?

— Да, ты — продолжение той любви.

— А ты в этом уверена? Если я не сын своего отца, то, может, я и не твой сын? Однажды ты назвала меня незаконнорожденным!

— Маурисиу, не надо обижать меня, — спокойным тоном попросила Франсиска. — Не дай бог никому пережить такого горя, какое пережила я, потеряв любимого человека!

— Но ты, насколько мне известно, очень скоро утешилась с другим, — заметил, криво усмехнувшись, Маурисиу. — Кстати, а ему было известно, что я — не его сын?

— Я думаю, Марсилиу всё знал, хотя никогда не заговаривал со мной на эту тему, — ответила Франсиска.

— Понятно, — укоризненно покачал головой Маурисиу. — Он, то ли знал, то ли нет, а ты, помалкивая, фактически обманывала его.

Франсиска не обиделась на сына. Она понимала, в каком состоянии он находится, и всячески хотела помочь ему преодолеть душевный кризис.

— Всё было гораздо сложнее, чем, кажется сейчас. Я должна была побеспокоиться о твоей судьбе, — пояснила она. — Марсилиу любил тебя как родного сына, и это считала самым важным.

— Я его тоже любил! А ты, выходит, никогда его не любила, только притворялась! — резко произнёс Маурисиу и, неожиданно прервав разговор, вышел из гостиной.

— Ничего, он сейчас успокоится, — сказала матери Беатриса. — Честно говоря, я ожидала худшего, но всё, кажется, обошлось.

Она не знала, что в это же время Маурисиу рыдал у себя в спальне и бился в истерике.

— Это ужасно, Катэрина! — выкрикивал он сквозь слёзы. — Я, оказывается, не я, а отпрыск какого-то Арелли!

— Ты — это ты, — мягко, как малому ребёнку, внушала ему Катэрина. — Ничего не изменилось. Ты — мой Маурисиу, я тебя любила и люблю. Не надо плакать.