Джоанн Макгрегор - Закон высоких девушек [litres]

Джей перекарабкался через ржавую раскладную сушилку для белья и поднял верхний рисунок с кипы моих художеств времен начальной школы, сваленной на ближайшем столе. Он улыбнулся и протянул ее мне.

Это был рисунок в рамке из макарон, подписанный как «Моя семья. Пейтон Лэйн, второй класс». Рядом с домом с красной крышей, в обязательном порядке окруженном цветами, под желтым солнцем стояла семья из человечков-палочек – все со счастливыми лицами и растопыренными пальцами, – а рядом сидела усатая кошка. Мама с папой держались за руки, а я держала в руках улыбающийся голубой сверток, хотя к тому времени, как я это нарисовала, папа уже ушел, а Итан умер несколько лет назад. И у нас никогда не было кошки, слава богу, иначе ее высохший труп уже давно лежал бы под шестью футами дерьма в этой комнате.

Я кинула рисунок на кухонный стол, который уже был загроможден грязной посудой, пустыми бутылками из-под соусов, двумя компьютерными клавиатурами, узлом проволочных вешалок-плечиков, опутывающих соковыжималку, и ажурной птичьей клеткой. Комнатных птичек у нас тоже никогда не было.

Я заметила, что Джей разглядывает холодильник, и быстро сказала:

– Слушай, не знаю, как ты, а мне надо выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Осмотрись тут по-быстрому, чтоб можно было честно сказать, что ты заслужил свою медаль славы за героический подвиг и наивысшее проявление чувства долга, а потом давай выбираться отсюда.

Я не хотела даже думать о том, какие гниющие остатки могли быть захоронены внутри холодильника – он не работал уже долгие годы.

Но Джей остался там, где стоял, медленно поворачиваясь на месте, словно в трансе, рассматривая сервант со сломанными дверцами, набитый вздувшимися банками консервов с давно истекшим сроком годности, четырехсекционную полку с облупившейся ламинацией, криво свисавшую со стены, обколотую плитку, облезающие обои, гниющий линолеум, перевернутый компьютерный стол без одного колесика. Все вещи были сломанными, не починенными, не используемыми, с истекшим сроком годности и дефектными.

Заброшенными.

– Это словно эпицентр землетрясения, – сказал он.

Он был не так далек от истины. Страсть моей матери к накопительству была подобна затянувшемуся на десятилетие стихийному бедствию – медленному наводнению без надежды быть спасенными экстренными службами.

Поверхности плиты и раковины были заставлены грязной посудой, заржавевшими кастрюлями, кружками, пластиковыми стаканами и бумажными тарелками, по ним бегали черные муравьи. Под потолком лениво жужжали мухи, и, даже не вглядываясь, я знала, что в гниющей еде пировали черви. Я подняла голову, когда сбоку от меня что-то внезапно зашуршало, и краем глаза заметила черное пятно, скрывшееся за потускневшим кофейником. Это была маленькая крыса или очень большой таракан.

Я пожала плечами:

– Извини. У меня нет слов для всего этого.

Это было за пределами слов, за пределами понимания.

– Я понимаю, почему она хранит вещи твоего брата, но почему она отказывается выбрасывать мусор? – спросил Джей.

– Она не может. Она видит необходимость в том, чтобы принять идеальное решение относительно того, что оставить, а что выкинуть. А так как идеального решения нет, она так волнуется, что оставляет абсолютно все, чтобы чувствовать себя в безопасности.

– Ну, если она не может принимать решения и действовать, почему ты не можешь взять это на себя?

– Ты думаешь, я не пыталась? Ты думаешь, я не перепробовала все, что только можно ? Я просила, подбадривала, предлагала помочь, пыталась договориться, умоляла, кричала, стыдила, сердилась, просила ее обратиться к психотерапевту, угрожала донести на нее. Ничего не помогает. Она игнорирует или отказывается от того, что я предлагаю.

– А ты не можешь просто выбросить мусор?

– Если я что-нибудь выкидываю или хотя бы просто двигаю, у нее сразу начинается истерика. Потом она несколько дней ходит подавленная, обвиняя меня в том, что из-за меня она потеряла контроль над собой. Как будто вот это все под контролем! – Я взмахом руки скинула со столешницы сложенный набор неиспользованной пластиковой посуды.

– В итоге ничего так и не помогает? – аккуратно спросил Джей.

Я покрутила головой:

– Спустя годы я наконец поняла, что она просто не может . В смысле, она не хочет – я знаю, – но еще и не может. Она не может принимать решения, не может расставлять приоритеты. У нее астма, но она не может выбросить пылесборники или покрытые плесенью книги. Она не различает ценность работающего компьютера и сломанного, пары жемчужных сережек и порванных туфель, картины и разбитого цветного горшка. Для нее все ценно. Однажды она заявила мне, что все это, все эти вещи – ее «друзья». Я имею в виду, что на это вообще можно ответить?

– А что ты сказала ?

– Я сказала ей, что она любит весь этот хлам больше меня.

Джей поморщился.

«Ты просто эгоистка, Пейтон. Ты ценишь пустое пространство выше, чем мое спокойствие и счастье. Ты не понимаешь, каково это – быть мной».

Ну, по крайней мере, в последнем она была права.

Мы с Джеем вышли в коридор, где я затолкала подушки наверх, когда мы проходили мимо матраса.

– Меня всегда преследовало чувство вины, что не смогла спасти ее от этого, не смогла помочь ей почувствовать себя лучше. Но я сдалась. Я стараюсь жить отдельно (обособленно) и по-другому, насколько это возможно. У меня не осталось идей, и мне некуда больше пойти.

Я слышала отчаяние в собственном голосе. Ты опасно близка к тому, чтобы начать жалеть себя, Пейтон.

– Один раз я попыталась сходить на анонимное собрание барахольщиков, но не смогла войти внутрь – дом был переполнен.

Джей проигнорировал мою жалкую шутку.

– Твой отец в курсе, насколько все плохо?

– Не думаю. Если бы он знал, ему пришлось бы посмотреть правде в глаза, взять на себя часть ответственности, предпринять что-то. А у папы тоже талант к избеганию. Отрицание дороже понимания осознания – таким мог бы быть наш семейный девиз.

Я задержала дыхание, когда мы проходили мимо гостевой ванной комнаты.

– Но ведь с ним жить было бы намного лучше, чем здесь?

– Возможно. Но пришлось бы сменить школу и переехать в Залив Голубого Краба. Я бы скучала по Хлое, – и по тебе тоже. – И если бы я уехала, не думаю, что моя мама справилась бы одна. Она не особо-то заботится о себе.

– Но ты подаешь заявление в колледж в Нью-Йорке. Разве она не останется одна?

Я вздохнула:

– Это реальная проблема. В смысле, я хочу уехать . Я отчаянно хочу свалить с этой отвратительной свалки. И я заслужила это, понимаешь?

– Черт, Пейтон, нет необходимости меня в этом убеждать.