Тейлор Рейд - В горе и радости

— Дорогая моя, послушай меня. Когда кого-то так любишь — ты любишь его всем своим существом, — и никакого времени не хватит. Не имеет значения, что у тебя было бы тридцать лет. Этого все равно не будет достаточно.

Разумеется, она была права. Если бы я прожила с Беном еще десять лет, сидела бы я тут и говорила: «Все нормально. Он был со мной достаточно долго»? Нет, мне всегда было бы мало.

— Мне страшно, — сказала я Сьюзен. — Мне страшно, что мне придется двигаться дальше, с кем-то познакомиться и прожить с ним жизнь. Это как будто… — Мой голос снова прервался. — Как будто Бен был… Я не хочу, чтобы он был «моим первым мужем».

Сьюзен кивнула.

— Понимаешь, ты совершенно в другом положении, чем я, а я иногда об этом забываю. Никто не осуждает меня за то, что я отказалась от личной жизни. Люди это понимают. Они знают, что я не собираюсь снова ходить на свидания. Но ты должна встретить другого мужчину в своей жизни. Не могу представить, насколько сильно я бы ощутила это как предательство, если бы мне пришлось это сделать.

— Это и есть предательство. Все это ощущается как предательство. У меня был такой замечательный человек. Я не могу просто найти другого мужчину и забыть о Бене.

— Я понимаю тебя, Элси. Но ты должна найти способ одновременно помнить его и забыть о нем. Ты должна найти способ хранить его в своем сердце и в своих воспоминаниях, но сделать что-то другое с твоей жизнью. Мой сын не может быть основой твоей жизни. Не может.

Я покачала головой:

— Если Бен не основа моей жизни, то я не знаю для чего она вообще нужна.

— Она нужна для тебя. Твоя жизнь всегда была предназначена только для тебя. Поэтому она и называется твоей жизнью, — сказала Сьюзен и улыбнулась мне. — Я понимаю, девять дней — это мало. Я понимаю, что шесть месяцев — это мало. Но поверь мне, если ты будешь двигаться вперед, выйдешь за кого-нибудь замуж, у вас родятся дети, ты будешь любить свою семью и будешь чувствовать, что без нее умрешь, ты все равно не потеряешь Бена. Эти девять дней, эти шесть месяцев — они часть твоей жизни сейчас, часть тебя. Возможно, их было мало для тебя, но их хватило, чтобы тебя изменить. Я потеряла сына после того, как любила его двадцать семь лет. Это жестокая, нескончаемая, изматывающая боль. Неужели ты думаешь, что у меня нет права горевать так же сильно, как горюют те, кто потерял сорокалетнего сына? Двадцать семь лет — это тоже короткий срок для матери. То, что это длилось недолго, не означает, что этого не было. Просто было мало времени. Вот и все. Прости себя за это, Элси. Не твоя вина, что ваш брак продлился девять дней. И это ни черта не говорит о том, как сильно ты его любила.

Мне нечего было ей ответить. Мне отчаянно хотелось собрать все ее слова и сложить как головоломку, закрыв дыру в своем сердце. Мне хотелось написать эти слова на маленьких листках бумаги и проглотить их, переварить их, сделать частью меня. Возможно, тогда я смогла бы им поверить.

Я слишком долго молчала, и настроение в этой тишине едва заметно изменилось. Я расслабилась, слезы начали высыхать. Сьюзен мягко спросила:

— Тебя уволили?

— Нет. Но, думаю, меня попросят взять отпуск.

Она явно обрадовалась, услышав эту новость, как будто та отлично вписывалась в ее план.

— Тогда поживи со мной в Ньюпорте, — предложила она.

— Что?

— Давай-ка вытащим тебя из этой квартиры. Из Лос-Анджелеса. Тебе надо на несколько недель сменить обстановку.

— Ну…

— Я обдумывала это уже несколько дней, и это знак, что я была права. Тебе нужно время, чтобы посидеть, пожалеть себя, выпустить все это наружу, чтобы ты могла начать сначала. Я могу тебе помочь. Позволь мне тебе помочь.

Я попыталась найти вескую причину, чтобы отказаться, но… ее у меня попросту не было.

— Я уже не с таким удовольствием езжу домой, как раньше, — признался мне Бен. Мы шли по пешеходной набережной Венис-Бич. Мне хотелось погулять по песку, но Бену всегда нравилось рассматривать людей на променаде. Я предпочитала спокойные, романтичные пляжи Малибу, а Бен любил наблюдать за странными людьми на тротуарах Венис-Бич.

— Почему? — спросила я. — По-моему, ты говорил, что дом твоей мамы стал очень милым.

— Так и есть. Но он слишком велик. Он слишком пустой, слишком…

— Какой?

— Не знаю. У меня всегда такое чувство, будто я вот-вот что-нибудь разобью. Когда папа был жив, дом не был впечатляющим. Папу никогда не заботили подобные вещи, и он терпеть не мог тратить деньги, скажем, на хрустальные вазы.

— У твоей мамы много хрустальных ваз?

— Она не могла их покупать, пока папа был жив, поэтому, я думаю, она пытается извлечь максимум из сложившейся ситуации.

— Верно. Она делает то, что хотела сделать, пока он был рядом, но не могла.

— Ага, — согласился Бен. — Хотя нет, не совсем. Скорее она покупает все, что она хочет, но ничего не делает .

— Что ж, возможно, покупка — это тоже действие. Может быть, ей это помогает. И потом… — Я замялась, но решилась все-таки это сказать: — Возможно, это похоже на то, что происходит с тобой, понимаешь? То, что ты не говоришь ей о нас?

Бен посмотрел на меня.

— Ну, это потому… — начал он, но, казалось, не смог найти слова, чтобы закончить. — Хотя, возможно, — согласился он, смирившись. — Я собираюсь рассказать ей в скором времени. Потому что удобного момента никогда не будет, а теперь я уже просто-напросто вру. Поначалу это была серая зона, но сейчас я живу с тобой. Мы живем вместе. — У него резко испортилось настроение, я прямо-таки увидела, как оно разбилось вдребезги. Бен тяжело вздохнул. — Я лгал ей.

Возможно, мне следовало заставить его позвонить матери в ту же минуту. Возможно, мне следовало бы сказать ему, что он в самом деле врет. Но я не могла позволить, чтобы он грустил. Я не могла видеть его разочарование в самом себе.

— Ты не лжешь, — сказала я. — Ты все делаешь по-своему, и теперь ты видишь, что тебе действительно надо сказать ей. И ты это сделаешь. — Я говорила так, как будто это была самая простая вещь в мире.

— Да, ты абсолютно права. — Бен уверенно кивнул. — Очевидно, что я позволил этому зайти слишком далеко, но это не проблема. Мама будет счастлива за меня. Она тебя полюбит. — Он посмотрел на меня с искренней любовью. Он в самом деле не мог понять мир, в котором люди могли меня не любить, или, если говорить более реалистично, мир, в котором люди могли быть ко мне равнодушны.

Бен быстро отвел глаза, чтобы избежать зрительного контакта с тем, на что ему хотелось поглазеть.

— Ты это видишь? — спросил он меня еле слышно. — Ты видишь то, что вижу я?

— Дедулю в желтых тонгах, катающегося на скейтборде с собакой? — негромко уточнила я.

— Уверен, в Малибу никто этого не делает. — Бен обнял меня за плечи.