Ульяна Соболева - 1000 не одна боль

Снова на Альшиту посмотрел и сердце болезненно сдавило в камень, с такой силой, что казалось оно вот-вот остановится. А перед глазами похороны матери, горящий дом. Нет, он не видел, как он горел, но эта картина всегда возникала у него перед глазами. Потом, спустя годы, Аднан поднимал это дело, рылся в архивах, находил людей, которые занимались расследованием. Как написано во всех бумагах — поджога не было. Возгорание произошло из-за сгнившей проводки. Только как могла сгнить проводка в новом доме, где ее только недавно провели?

Палец сдавил запястье и ему показалось, что его собственный пульс бьется так же, как и ее. С той же частотой. И осознание, что в этот раз его сердце перестанет биться вместе с последним ударом ее сердца. Без пафоса, без преувеличения. Осознание собственной надвигающейся смерти и пульсация голоса медсестры у себя в голове.

«Она умирает».

Черта с два! Он не давал ей такого разрешения. Умереть слишком большая роскошь. Переплел свои пальцы с ее, выскакивая на дорогу, вьющуюся серпантином над обрывом.

— Моя ледяная, девочка, не смей уходить… смерть — это не свобода, смерть — это ничто. Слышишь? Ты помнишь, что сказала мне? Помнишь, когда мы смотрели на горизонт?

Ему казалось, что ее пальцы стали еще холоднее и он замерзал вместе с ней. Когда наконец-то выскочил из машины, подхватив ее на руки снова и побежал к ожидавшему его Рифату, показалось что прошла целая вечность.

— Аднан, скоро начнется буря, надо переждать и …

— Нет времени ждать. Она умирает, понимаешь? Умираееет!

— В ураган ты не доскачешь до пещеры старой ведьмы.

— Значит не доскачу.

Они посмотрели друг другу в глаза и Рифат отшатнулся назад.

— Ты безумен! Эта женщина сводит тебя с ума.

Но он его не слышал, передал ему свою ношу, вскочил в седло и ппротянул руки, чтобы подхватить бесчувственное тело и прижать к себе.

— Молись Аллаху, брат. Молись так искренне, как только сможешь, если я вернусь один много смертей увидит он. Так много, что песок в этой пустыне станет красным от крови.

И пришпорил коня, подхлестнул по крупу сзади.

— Я… хотела бы учиться доверять любимому… а не Господину.

Сказала и прикусила губу. Рука Аднана сжала ее лицо за скулы и дернула к себе, но глаза я она так и не открыла.

— Сняла повязку, но держишь закрытыми глаза. Разве это не покорность?

Отрицательно качнула головой.

— Тогда что это, Альшита?

— Это мое решение сделать так, как ты попросил… а не страх и покорность перед Господином.

— Какая же ты строптивая и упрямая девчонка, — выдохнул ей в губы, — с ума меня сводишь.

Первые клубы пыли носились в воздухе и забивались в ноздри. Он прижал девушку к себе, пряча ее лицо на своей груди, прикрывая ее своей накидкой от ветра и впиваясь пятками в бока коня. Иногда он останавливался в ужасе, чтобы проверить дышит ли она, чтобы касаться губами ее губ, улавливая дыхание и снова мчаться, как оголтелый вперед, оглядываясь на клубящуюся позади пыли, которая словно жуткие тучи из грязи и песка, кудрявилась и неумолимо надвигалась на него, грозясь поглотить под собой.

Прав был Рифат, не успеет он до пустыни доехать, и конь устал, ноги вязнут в песке и ветер дует прямо в лицо, бросая песок в глаза с такой силой, что их разъедает. И перед глазами лицо ее, как увидел в первый раз там, сразу за КПП у разрушенной заправки. Увидел и током полоснуло по всему телу. Захотел ее. Мгновенно, неудержимо сильно. Даже противиться этому зову плоти не стал, он бы ее все равно забрал насильно.

— Я научу тебя мне доверять, научу, моя девочка. Ты даже не представляешь, как много я могу дать тебе… Только выживи. Все что захочешь получишь… все… Я тебе родню твою сюда привезу, в доме своем поселю.

Голову ее запрокинул и дернулся от того насколько безжизненным выглядело ее лицо, синеватые веки и приоткрытые сухие губы. Достал флягу и смочил их водой.

— Любимому, говоришь? — оторвался от ее рта, тяжело дыша и заставляя дрожать от того, как его сильные ладони сжимают ее хрупкое тело, как путаются в серебряных волосах, удерживая ее за затылок, не давая отстраниться. А я до безумия хочу открыть глаза, но не открываю…

— Любимому, — повторила она, а потом сама прижалась к его губам своими, нашла их безошибочно, подавшись вперед, и он застонал, вздрогнув всем телом, не ожидая поцелуя и тут же возвращая ее наглость жестоким натиском, кусая сладкие и желанные губы до боли…

— Открой глаза, Альшита… смотри, что я хотел тебе показать.

Она медленно подняла веки и увидела, как они поднялись на вершину самого большого бархана, и перед ними открывался весь каньон и наслоения всех оттенков песка, резко контрастирующего с синим небом.

— Смотри на горизонт… долго смотри, не моргая… Скоро начнет садиться солнце, и ты увидишь нечто необыкновенное. Если, конечно, захочешь увидеть. Когда я был маленьким, отец привозил меня сюда вместе с моей матерью. Тогда они были неразлучны. Он везде брал ее с собой. Мы жили с мамой именно в этой деревне. Однажды вечером, когда отец не приезжал к нам уже который день, мама взяла меня за руку и повела сюда. На вершину. После того как я сказал ей, что наш отец плохой и не любит нас, поэтому так долго не возвращается обратно, что он наверняка со своими старшими сыновьями и другими женами.

Мама сказала, чтоб я долго всматривался в горизонт, и тогда я увижу тот самый замок, который построил для нас отец, и куда мы непременно отправимся однажды все вместе, и будем там счастливы вечно. У того замка золотые башни, а окна сверкают миллионами бриллиантовых граней… а за высокими стенами раскинулся диковинный сад с экзотическими деревьями… Но едва садится солнце… замок исчезает и растворяется в сумраке ночи. Отец нарисовал для нас с мамой красивый мираж. Мамы не стало, а мираж остался. Только мне кажется, что никто кроме меня его так и не видел.

Все заволокло песком, и он мчался вслепую, надеясь, что не потерял направление. Конь жалобно ржал, становился на дыбы, не хотел идти, выбился из сил, но Аднан не давал ему передышки, впивался каблуками в бока и гнал изо всех сил.

— Давай, милый! Давай, мой хороший! Не время сейчас трусить и уставать. Немного нам осталось продержаться.

Но конь проскакал еще несколько метров остановился и рухнул на передние колени. Бедуин тут же вместе со своей ношей бросился на песок, а несчастное животное завалилось на бок, хрипя и закрывая глаза. Аднан в отчаянии хрипло выругался, застонал от бессилия, раскачиваясь в песке на коленях и всматриваясь в лицо девушки, заслоняя ее от ветра и снова прижимая к груди. Поднялся на ноги и упрямо пошел вперед. Уже скоро. Ему бы дойти до первых насыпей, а там и до пещеры рукой подать. Только отчего-то казалось, что заблудился он и никогда не выйдет отсюда, песок засыплет их обоих. Вдалеке послышался вой и Аднан насторожился, приподнял выше Альшиту, уже не чувствуя рук и всмотрелся красными глазами в желтую вязкость воздуха. А потом усмехнулся.