Ульяна Соболева - 1000 не одна ложь

— Муж мой… Господин мой.

Брезгливо скривился. Всего лишь несколько минут назад по его приказу обезглавили Асада. Его голова привязана в мешке к луке седла, в котором она поедет вместе с убийцей ее родного брата. Снова посмотрел на Настю, но ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, подбородок гордо вздернут, а по щекам текут слезы. Да. Он хотел этих слез. Все это ни черта не стоило, если ему не удалось причинить ей боль такую же, как она причинила ему. А может быть, и это очередная игра.

— Делаем привал перед Каиром. Все устали и есть раненые, — крикнул Аднан воинам и остановил отряд резким движением руки. — Шамаль, распорядись, чтоб разожгли костры, и выставить охрану по периметру. Возможно, пару шакалов отбились от стаи Асада и рыскают вокруг.

Посмотрел на Альшиту, сидящую впереди в его седле, и нахмурился. Она словно пребывала под гипнозом, в каком-то своем мире, в своих мыслях. Далекая от него и от всего, что происходило вокруг. Он инстинктивно втянул запах ее волос и почувствовал раздражение от мысли, что придется выпустить из объятий.

— Размести в отдельном шатре. Не с рабами. Выставить охрану. Отвечаешь головой за каждый волосок.

Удивленный взгляд и недоумение, а ему плевать. Пусть недоумевают. Это его дело, как и с кем обходиться. Никто не вправе даже помыслить осуждать действия своего господина и командира. Спустил Альшиту с седла и посмотрел, как она покорно уходит следом за Шамалем. Ощутил мерзкое чувство, будто рвутся канаты, будто отрывают ее от него. И так всегда, когда она удалялась. Ему постоянно хотелось, чтобы она была близко к нему, чтобы ощущать ее физически рядом.

— Отдохнем до утра и утром покинем Долину. Отмечайте победу. Вы получите за нее достойную награду. Я обещаю.

Мелкие песчинки закатывались за полог шатра, все еще завывал ветер снаружи, но ураган уже стих. Он не чувствовал ни усталости, ни ошеломляющей радости после победы. Она осталась привкусом на губах. Отголоском победного рыка в Долине. Он ощущал себя опустошенным и разбитым.

Голая Фатима извивалась всем телом, танцуя перед ним соблазнительный танец страсти, то опускаясь на колени, то грациозно поднимаясь, чтобы провести по его голой груди ладонями. Запах ее тела, смазанного какими-то маслами, витал в воздухе, наполняя его густым ароматом похоти. Но его не заводил ни запах, ни женщина, танцующая перед ним. Суррогаты, замены, подделки. Никогда не сумеющие заменить ему оригинал. Несколько лет он фантазировал о НЕЙ. Несколько раз не смогли утолить голод. Он оказался неутоляемым. Жена осмелела и подползла на коленях к ибн Кадиру, обхватила его член через шаровары и шумно выдохнула, когда ощутила, что он твердый.

— Мой муж… мой Господин, я каждый раз изнываю при мысли о твоих ласках и том, как ты возьмешь мое тело.

Призывно тряхнула копной черных волос и приподняла ладонями свою тяжелую налитую грудь. Он бы назвал ее вымя. Мясистая, чуть подвисающая из-за тяжести с огромными темно-коричневыми сосками. Иногда она вызывала в нем извращенное похотливое желание подоить, но никак не желание ласкать или взять ее соски в рот. Возбужденная, всегда готовая и текущая для него Фатима. Он даже не сомневался, что она текла бы для кого угодно. Просто сейчас ей выгодно течь именно для него. А ему выгодно держать ее возле себя. Когда все народы объединятся и восторжествует мир, он потихоньку избавится от нее и сошлет куда подальше.

Жена смотрела на него томным взглядом, призывным и голодным. Ее зрачки блестели, а рот был чуть приоткрыт. Ему не хотелось даже пристроиться членом между ее полных губ. Он был взбудоражен боем и возбужден… но он хотел совсем другую женщину.

— Иди спать, Фатима. Я сегодня не стану тебя брать.

— Почемууу? — потянула обычное нытье и сжала его член сильнее. — Ты возбужден. Я же чувствую. Позволь мне утолить твой голод любым способом, каким пожелаешь.

— Я тебя не желаю. Давай. Иди спать. Не докучай мне.

Фатима сверкнула черными глазами и все же впилась руками в верх его штанов, пытаясь стянуть.

— Мой рот изголодался по твоей плоти, мое горло готово ее принять. Что угодно сделаю для тебя.

Аднан расхохотался зло и пренебрежительно. Приподнял ее под руку.

— Отсоси у Шамаля при мне. Развлеки меня. Пусть он тебя трахнет прямо здесь. Согласна?

На ее лице отразился гнев, и она выдернула руку.

— Я тебя хочу, а не твоих слуг. Даже если соглашусь, потом ты казнишь меня.

— Непременно, — и снова расхохотался, — но не потому что для меня имеет значение — кто тебя трахал, а потому что ты принадлежишь мне, и никто не имеет права тебя тронуть, пока ты носишь мое имя. Будь это не так, я бы отдал тебя своим людям и смотрел, как тебя имеют во все дыры.

Резко встал, стряхивая ее на ковер.

— Не тешь себя иллюзиями, Фатима. Наш брак — это договор. Он нужен тебе и нужен мне. Иногда я, возможно, буду приходить, чтоб исполнить свой долг, а может, и нет. Тебе придется с этим смириться и жить по моим правилам. Если не хочешь сдохнуть. Поверь, никто меня не осудит из тех, кто находятся снаружи.

Он вышел из шатра и втянул полной грудью остывающий воздух. Буря стихла, и дышать стало намного легче. Вечерняя прохлада остудила горящую кожу, но не остудила пылающее огнем сознание. Как же она близко. Слишком близко, чтобы не чувствовать ее присутствие. Он соскучился. Невыносимо соскучился по ней. Ему нужны прикосновения, нужны ее стоны, нужен запах ее тела. Провести эти часы перед возвращением домой именно с ней.

Направился к ее шатру и резко одернул полог. Альшита сидела на ковре, подтянув колени к груди и обняв ноги тонкими руками. Такая хрупкая, такая тоненькая и прозрачная. Обманчивая и лживая внешность. Такая же лживая, как и она сама. Если посадить ее рядом с наложницами и рабынями, никто бы не посмотрел на нее, особенно с покрытой головой. Она бы потерялась на фоне ярких восточных женщин. Но не для него. Сама невинность. Загнанная жертва. Невыносимо красивая, белоснежная, ледяная. Сводящая с ума своей белизной. Желанная до зубовного скрежета и боли в паху. И скулы сводит от адской потребности вкусить ее тела. Жажда обладания становится настолько жгучей, что он готов взвыть от возбуждения.

— Я хочу провести ночь здесь.

Альшита подняла на него взгляд, но ничего не ответила, он пересек помещение и, протянув руку, заставил ее встать в полный рост. И снова сердце бьется, как ненормальное, и снова давит ребра от невозможности дышать полной грудью. И он готов взять ее насильно, готов поломать на куски, если сейчас откажет ему, если снова начнет дерзить и перечить.

Но она молчала и не произнесла ни слова. И прикосновение к ее руке обжигало ему кожу. Смотрит ей в глаза и тонет в них, барахтается без шанса выпутаться и выплыть на поверхность. В ней все идеально. Все до невозможности красиво. Эти длинные светлые ресницы, эти серебристые волосы и словно нарисованные чернилами темные глаза. И как всегда проклятая мысль, что все могло быть иначе, все могло повернуться по-другому для них обоих.