Ульяна Соболева - 1000 не одна ложь

Да, я корчилась в агонии вместе с ним. Все эти несколько дней, что Джабиры не было в пещере, я сходила с ума, я то молилась, то плакала, сжимая его горячие, как кипяток, руки, то пыталась отогреть, когда они становились холоднее льда. Раздевалась и ложилась к нему в постель, чтобы греть своим телом. Растирала ноги, грудь, плечи. Возвращая кровообращение. Отпаивала отваром, промывала жуткие раны и накладывала на них новые повязки. Чтобы не сойти с ума от отчаяния, я рассказывала ему о Бусе. Вспоминала, как у нее прорезался первый зуб, и она грызла им куски мяса, как настоящий маленький мужчинка. Как сделала свои первые шаги, как сказала первое слово… И он бы не поверил, если бы я сказала ему, что первым ее словом было его имя. Потому что я рассказывала ей о нем каждый день. Сочиняла сказки о храбром принце Аднане и о том, как он побеждает зло. В моих сказках он никогда не умирал. Он женился на обычной белокурой девушке, и у них родились чудесные сын и дочка.

А иногда рассказывала ему о том, как же больно переживать смерть нашего второго малыша. Как иногда представляю нас всех вчетвером. Счастливых. Там в каньоне, где вдали виднеются миражи. Я словно вижу всех нас там. В розовой дымке. А когда его трясло в лихорадке, я сжимала его тело руками и пела ему колыбельные, как и ей. Бывало, мне даже казалось, он меня слышит, казалось, что моментами его дыхание становилось ровнее, и он словно слушал каждое мое слово.

Джабира вернулась, и первыми ее словами было:

— Он еще жив. Хорошо. Это очень хорошо. Я думала, что зря ищу все эти коренья. Отлично. Мы сейчас отпоим его новым отваром и попробуем снизить жар. Я привезла из деревни антибиотик. Он должен помочь вместе с травами. А ты иди приляг. На скелет уже похожа. Извела себя.

— Не могу… мне страшно уснуть.

— Боишься, что пока будешь спать, смерть придет и украдет его у тебя?

Я кивнула, а она усмехнулась одной своих зловеще-всезнающих усмешек.

— Не заберет. Раз до сих пор не забрала. Будет жить. Опасность миновала.

Приложила руку к его лбу.

— И жар спал. Сейчас начнем давать антибиотик, и откроет глаза, если даже не раньше.

После того как Джабира закончила накладывать повязки с новым лекарством, и мы влили Аднану антибиотик вместе с настойкой, я легла на постель из шкур рядом с ним. Это уже было настолько привычно, что я даже не задумывалась о своих действиях. Прижалась лбом к его голому плечу и сдавила в своей ладони его руку.

Сама не заметила, как провалилась в сон или беспамятство. Когда открыла глаза, в пещере опять никого не было.

Сейчас я понимала, что не помню, как мы с Анмаром дошли сюда. Не помню, что говорила и делала ведьма в эти дни, не помню совсем ничего, только боль: как физическую, так и моральную, а еще дикий страх, что она не сможет его спасти и что мы не успели.

Я приподнялась и посмотрела на Аднана. Наконец-то он просто спал, а не метался в лихорадке и беспамятстве. Кожа приобрела обычный темно-бронзовый оттенок, который так поражал меня еще с первого взгляда на этого дьявола. Никогда бы не подумала, что смогу снова касаться его, изучая, лаская гладкую бархатистую кожу.

Даже страдания и болезнь не изменили его. Мощный, живой. Жидкая ртуть под лоснящейся кожей, бугрящейся мышцами. Его дыхание наконец-то выровнялось.

Провела кончиками пальцев по всем чертам лица, по его ровным густым бровям, по векам, очертила линию носа, полные губы.

— Мне кажется, я не видела тебя целую вечность. Знаешь, все эти годы, что я считала тебя мертвым, я помнила, какая она наощупь — твоя кожа… как ты пахнешь пустыней, грехом и кальяном. Я так скучала по твоему запаху…

Прикоснулась кончиком носа к скуле и повела им вверх. Втягивая запах его кожи. Именно его. Чистый аромат пота, песка, крови и боли. Мелкими поцелуями прошлась по тонкому шраму на виске.

— До того, как я увидела Джамаля, я представляла нашего сына сама в своих фантазиях… а сейчас… мне так стыдно, но у нашего сына лицо… лицо Джамаля. Это неправильно, это какое-то ужасное предательство. Но малыш так на тебя похож, как две капли воды, и я так сильно полюбила его, что я просто не могу представить его другим.

Провела пальцами по груди, поглаживая воспаленную взбухшую кожу возле повязок. Находя новые и старые шрамы, узнавая его тело заново, чувствуя, как под моими пальцами выпукло выделяются мышцы. Наслаждаться каждым прикосновением.

— Буся не любила, когда я плачу. Она плакала вместе со мной. Говорила, что ей болит. И мне приходилось прятаться от нее, чтобы плакать о тебе.

В эту секунду я почувствовала, как его пальцы крепко сжали мои пальцы, и тут же, вскрикнув, приподнялась. Аднан приоткрыл глаза и смотрел на меня из-под тяжелых век слегка затуманенным взглядом. Я хотела с воплем выбежать к Джабире, но он не выпустил мою руку. Пошевелил губами, но я не могла разобрать ничего. Наклонилась ниже и смогла понять лишь слово "болит". Встрепенулась, откинула одеяло и провела ладонью по его израненной ноге.

— Болит? Где? Я сейчас принесу обезболивающее. — снова попыталась вскочить, но он удерживал и тянул к себе.

— Когда ты… — посмотрел мне в глаза, — болит… когда плачешь.

А у меня слезы из глаз не просто покатились, они полились ручьями.

— Моя дочь… — и сухие губы растянулись в слабой усмешке, и на едва затянувшихся трещинах появились капли крови. — моя дочь… права…

Я бы закричала в этот момент, но я не могла. Я лишь открывала рот и судорожно ловила воздух, глядя на его бледное лицо и невольно вытирая кровь с его губ.

Прощение… Как много всего в этом слове, звучащем иногда, как молитва, иногда, как приговор, а иногда, не имеющем и вовсе никакого смысла. Можно ли простить и забыть, или простить, но ничего не забывать, или забыть, но оставить внутри ядовитые осадки горечи. Нет, я его не прощала и мне не нужны были его просьбы о прощении. Я не ждала их, как ждут многие другие, чтобы разрешить себе на законных основаниях, с облегчением сделать то, что хотели — иметь возможность, потешив свою гордость, раскрыть свои объятия прощенному, не чувствуя себя при этом жалким и униженным.

Если бы я хотела простить, если бы я жаждала этого или же наоборот жаждала мстительно не прощать — мне было бы намного легче… Но я не хотела ни того, ни другого. Я хотела совсем иного, того, что ОН никогда не сможет мне дать, и прощение нас обоих не спасет.

Я смотрела вдаль, на горизонт, туда, где когда-то Аднан показывал мне тот самый замок из миража. Кроваво-красный восход, такой же жутко-прекрасный, как и закат. И вдалеке нет ни одного миража. Наверное, в него надо верить и ждать, чтобы увидеть. Сколько времени прошло, как я здесь, в пустыне? Не знаю. Я не считала дни и ночи. Я их проживала вместе с ним, пока он начал есть самостоятельно, вставать, ходить. Он выжил. Это все, чего я хотела и просила так отчаянно у своего и у его Бога. Прощение так мелко по сравнению с ценой жизни того, кого любишь настолько безумно, как я любила этого дьявола.