Ульяна Соболева - 1000 не одна ложь

От облегчения, что я наконец-то здесь, что нашла ее, по моим щекам покатились слезы, я прижала руки к лицу. В этот момент мне казалось, что все силы иссякли, словно их хватило ровно до того момента, как Джабира сказала, что, возможно, Аднан будет жить. Она еще долго возилась, причитая и что-то нашептывая зловещим голосом. А я сквозь дремоту и дикую усталость смотрела на ее четкие и выверенные действия и чувствовала, что я совершенно опустошена.

Самое жуткое оказалось — расстаться с ним еще раз. Отдать его в лапы смерти. Я бы, наверное, не смогла это пережить снова. Я готова была за него драться с тысячью шакалов, со всеми песками Сахары и с собственной слабостью.

— Все, что было возможно, сделано, — Джабира вышла ко мне с окровавленными руками, опустила их в таз и начала смывать кровь. — Все раны тяжелые. Каждая из них могла стать смертельной. Он потерял много крови. Будет жить или нет, я не знаю. Если и выживет, останется хромым, перерезано сухожилие. Оно срастется, но бегать, как прежде, он не сможет. Но это самый лучший из прогнозов.

— А самый худший? — тихо спросила я и прижала руки к груди, чувствуя, как болезненно колотится сердце.

— Худший — это то, что пойдет заражение, и он умрет от него в ближайшие несколько суток. Я не волшебница — я всего лишь знахарка. И не всегда хватает моих травок и заговоров, чтобы поставить человека на ноги иногда нужны и врачи. А времени привезти сюда врачей у нас нет, как и отвезти туда его. У меня нет никаких средств передвижения. Так что… все в руках Аллаха. Как он решит, так и будет.

Я чувствовала, как хочется закричать, и не могла, смотрела на ведьму, то сжимая, то разжимая ладони.

— Просто будь рядом. Это все, что можно сейчас сделать для него.

Добавила ведьма и отвернулась, сбрасывая в урну кровавые бинты.

— Ничего не стоит ненависть, скрывающая под собой жгучую и дикую любовь, которая до безумия испугалась смерти. Она мгновенно сбрасывает свою черную маску и падает к ногам костлявой, чтобы вымаливать у нее отсрочку до собственной агонии. Ведь это не он страдает от боли… он без сознания, от его боли корчишься в агонии ты. Дай свои руки. Я займусь ими.

Джабира осторожно подтолкнула меня к табурету, и, когда она тронула воспаленную кожу, пытаясь отодрать куски ткани, я скривилась от боли, но не издала ни звука.

— Очень сильные ожоги. Твоя кожа не выносит солнца. Тебя отторгает даже наша природа. Но ты, словно ей назло, выживаешь, держишься, борешься там, где другие давно бы сдались и сдохли. А говорят, что любят вопреки… нееет, это все ерунда. Любят не только вопреки. Я знаю, за что так люто полюбил тебя самый дикий зверь Долины смерти.

Я закрыла глаза, позволяя прохладным пальцам Джабиры наносить мазь мне на горячую плоть. Постепенно становилось легче, невыносимое жжение утихало.

— Со временем забудется, может, останутся шрамы, но, скорее всего, мазь все залечит. Она очень сильная, твой организм хорошо борется.

— Я не позволю.

— Что не позволишь?

— Аллаху решать жить ему или умирать. Я не отпущу. Человек может бороться… а Бог лишь помогает ему в этом.

— Моя девочка, невозможно что-то позволять или не позволять высшим силам. Мы можем лишь молить их о милосердии. И возможно, они сжалятся над нами. Но Аднан… он гневил эти силы не раз и не два. Играть со смертью в прятки — это очень опасно. Обычно она всегда рано или поздно выигрывает.

Отрицательно закачала головой, понимая, как сердце рвется на части. Я не могу это принять. Никогда не приму. Я вскочила на постели, поморщилась от резкого головокружения, опираясь на стену, чувствуя, как дрожат колени от слабости.

Ведьма молчала и не смотрела на меня, потом поставила на стол баночку с зеленой мазью.

— Смазывай ему раны как можно чаще. Промывай и смазывай. Если будет жар или лихорадка, ты знаешь, что делать. Я тебя уже учила. Я должна уйти. Мне надо собрать некоторые травы, которые понадобятся ему через дня три-четыре, и настоять отвары. Не бойся, здесь тебя никто не найдет. Это место знала только моя покойная бабка и я. Если бы не Анмар, ты бы его не нашла.

— А он… он как нашел?

Я сжала баночку в ладони.

— Мы, как два изгоя и изгнанника, нашли друг друга. Все это время Анмар жил у меня… Но иногда убегал, чтобы тоскливо рыскать по пустыне и выть по своему хозяину… Ты должна смириться и верить. Каждый искупает свою вину и у каждого своя мера искупления.

— Я больше не хочу. Я достаточно искупила любую вину. Ценой жизни моего сына. Своими страданиями. Я больше не стану ждать никаких свершений свыше. Я просто не намерена дать ему уйти.

Джабира усмехнулась.

— Кто знает, может, твое упрямство и отчаянное желание, чтобы он выжил, будут сильнее самого провидения.

— А ты… ты видишь — будет он жить или нет?

— Я больше ничего не вижу… Мои видения приходят, когда хотят, и уходят. Иногда я десятилетиями не могу ничего предсказать. А иногда мои видения ошибочны.

С трудом переступая дрожащими ногами, вышла их пещеры на свежий ночной воздух. Ветер стих, и небо над головой было чистым и усыпанным звездами.

Не отдам. Я никому его больше не отдам. В висках забилась только эта мысль вместе с бешеной яростью. Я достаточно теряла, я достаточно терпела от своего палача, чтобы позволить ему умереть сейчас. У меня есть долг, и я верну его. Он отобрал меня у смерти, а я не отдам его ей. Пусть мы и не будем никогда вместе, но он мой. Вернулась обратно и подошла к постели, и замерла. Когда-то я уже видела его таким. Когда он закрыл меня собой… И сейчас его боль, которая отражалась на бледном и измученном лице, передавалась мне. Словно это меня исполосовали ножом, словно это меня зашивали наживую, поливая мою кожу спиртом.

Я села на краешек постели и склонилась, всматриваясь в его, такое родное, лицо, покрытое капельками пота. Смахнула их с его лба тыльной стороной ладони, не удержалась и провела пальцами по скуле, волосам. Как давно я этого не делала. Как давно не притрагивалась к нему вот так… А сейчас могла смотреть на него часами, не боясь, что он откроет глаза и испепелит меня презрением. Не боясь, что проклятая ненависть вернется и начнет уничтожать нас обоих снова.

Позволяя своим собственным эмоциям рваться наружу, осознавая насколько сильно я боялась, что он уйдет от меня туда, откуда не возвращаются. Еще несколько недель назад я даже не предполагала, что мысль об этом может повергнуть меня в дикую панику, истерику, в шоковое состояние. Я вообще не осознавала, что все еще до безумия люблю этого мужчину.

"Ничего не стоит ненависть, скрывающая под собой жгучую и дикую любовь, которая до безумия испугалась смерти. Она мгновенно сбрасывает свою черную маску и падает к ногам костлявой, чтобы вымаливать у нее отсрочку до собственной агонии. Ведь это не он страдает от боли… он без сознания, от его боли корчишься в агонии ты"…