Олег Кудрин - Выбор сердца

— Готова!

— Тогда начинаем. Считай удары и после шестого гаси свет.

— Раз! — Нож воткнулся в щит, аккурат в меловую линию, нарисованную Рычем. Два! Три! Четыре!

Лять! Шесть! — Все шесть ножей попали точно в цель, по контуру меловой фигурки.

Рыч сделал небольшую паузу. И бросил седьмой нож.

— Семь!

Свет погас как раз в тот момент, когда нож вонзился в щит, именно в то место, где должно быть измученное сердце Кармелиты.

— Ну вот, порядок, — прохрипел Рыч. — А теперь можно и за золотишком сходить.

Неведомая сила потянула Баро к портрету Рады. Да, вот именно этой ночью, в это мгновение он должен поговорить с ней, накануне своей второй свадьбы, он обязательно должен поговорить с ней!

Рамир подошел к портрету, поцеловал его в губы и начал рассказывать:

— Вот такие дела, Радочка. Жил я без тебя, сколько мог. Только совсем мне трудно одному стало. Постарел, наверно. Сердце в одиночестве от тоски просто разрывается. И показать никому ничего нельзя — скажут: “Слабак. А ведь барон, главный!”

В лице фотографической, навечно молодой Рады что-то неуловимо изменилось, дрогнули губы. И вдруг Баро отчетливо услышал ее негромкий шепот: “Езжай к золоту, в схорон, на кладбище…”

Не медля ни секунды, Зарецкий побежал к своей машине.

Что за темень, хоть глаз выколи! Рыч с Люцитой пробирались на кладбище. Надежный японский фонарик, как мог, осветлял их дорогу, но в условиях российского бездорожья и это не очень помогало. Оба мысленно посочувствовали Сашке, который здесь, на кладбище, дольше всех дежурил, когда гаджо на могилы предков покушались. И все небось один, все один. А тут… Ну и места. Страшновато…

Люцита крепко держала Рыча за мускулистую, мужицкую руку. Видели б ее сейчас таборные: незамужнюю девку, ночью, да в компании с мужиком…

Правда, по сравнению с теми преступлениями, что они с этим мужиком замыслили, ночная кладбищенская прогулка сама по себе — невинная шалость.

Подошли к воротам кладбища. Нунадоже!.. После всех тех разборок цыгане навели тут полный марафет — все починили, покрасили, фонари установили. Но какие-то шкодники опять все загадили — фонари побили, ворота грязью изгваздали. Да что ж у нас за народ такой!

Рыч покачал головой, нахмурился. И тут же чуть не расхохотался, поймав себя на логичной и правильной до недавних пор мысли: “Непорядок! Надо будет обо всем Баро рассказать!..” Сам же свои благородные позывы и отшил: “Теперь — не мое это дело. Да и вообще… Чего ему рассказывать, он же сам сюда приходил на полнолуние — стало быть, видел!..”

И вдруг!

Из-за поворота на сумасшедшей скорости вынырнула какая-то машина. Рыч и Люцита, ослепленные фарами, все же успели нырнуть за забор.

Водитель хлопнул дверью, пискнула сигнализация, и вот уже приехавший прошел, перекрестившись, ворота кладбища.

Даже в абсолютной темноте Рыч понял, кто пришел. Баро! Зачем? Почему? Неужели ему кто-то накапал, что на золото покушаются? Уж не Люцита ли настучала?! Рыч крепко сжал ее руку.

Она чуть не взвизгнула от боли, но сдержалась, чувствуя, что Зарецкий где-то рядом.

Баро прошел мимо них, не заметив. Направился прямиком к склепу. И через несколько мгновений…

В склепе Баро долго молча сидел у священного золота. Ничего не происходило. Он встал и пошел к выходу.

В ту же секунду склеп озарился мягким, белесым свечением. И он услышал:

— Рамир.

Баро вздрогнул от неожиданности, обернулся на голос. Увидел ее, свою любимую женушку. Медленно подошел к ней. И спросил, все еще не веря себе:

— Рада?!

От нее исходило неземное, ангельское сияние.

— Здравствуй, Рамир!

— Здравствуй, Рада… Здравствуй… Ты не представляешь, как я тосковал по тебе. Какое счастье, что ты наконец ко мне пришла!

— Я тоже тосковала, Рамир. Но нам нельзя видеться… Мертвые не должны приходить к живым.

— Я знаю. Но почему ты пришла… И именно сейчас?

— Твоя жизнь должна сильно измениться.

— Да… Я хочу повиниться перед тобой… Впервые после твоей смерти в моей жизни появилась женщина.

— Счастья тебе, Рамир. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы в твою жизнь наконец вошел покой.

— Но больше всего меня беспокоит наша дочь… Мне трудно в одиночку с ней справиться. Иногда я бываю слишком суров…

— О какой дочери ты говоришь?

Баро застыл, как воск. Что за вопрос? Дикий, непонятный, страшный…

— О нашей дочери, Радочка.

— Наша дочь мертва…

— Что?! Как мертва?!

Призрак Рады начал таять, как утренний туман.

— Рада! Рада! Рада!!! — закричал он, пытаясь остановить ее, задержать в этом мире хоть на миг.

Но Рада исчезла.

В ужасе Баро схватился за голову, побежал к машине.

Звук мотора растаял вдалеке.

— Ты видел? — дрожащим голосом спросила Лю-цита, показывая в сторону склепа.

Рыч не сразу ответил. Понял, что в этой ситуации из них двоих кто-то должен оставаться мужчиной. Скорее всего — он. Сказал максимально равнодушно, даже слегка грубовато:

— Что видел-то?

— Ну это… свет из склепа.

— Подумаешь… Лампочку включил — и всех де-лов!

— Нет, Рыч, я, слава богу, знаю, как лампочка горит, а это другое… Может, пойдем отсюда? Не будет нам удачи от того, что мы надумали.

— Поздно уже. Решили — значит надо делать, а не бабские истерики закатывать. Все! Пошли к склепу!

По дороге Баро чудом не скатился в кювет, не въехал в какое-нибудь придорожное дерево.

Вбежал в свой дом и, не закрывая дверь, бросился наверх, в спальню Кармелиты. Широко распахнул дверь. Включил свет. Закричал:

— Доченька!

Кармелита с трудом разлепила сонные глаза:

— Ты чего, пап?

— Доченька… Ты…

— Да что такое, папа?!

Баро упал на колени перед кроватью и зарылся головой в одеяло:

— Доченька…

— Ну что с тобой, папочка!

Баро поднял голову, схватил ее лицо в свои руки и начал повторять, как сумасшедший:

— Доченька… доченька… доченька…

— Папа, успокойся… Вот твоя дочка. Все хорошо, все в порядке.

Баро встал с колен, утер слезы, переместился в кресло.

— Пап, не пугай меня… Расскажи… расскажи мне, что случилось?

— Да ничего, доченька, ничего, все нормально… Рамир полностью взял себя в руки.

— Но почему ты ворвался ко мне, как безумный, разбудил, напугал…

Баро наконец-то смог выдавить из себя что-то похожее на улыбку.

— Ой, честно говоря, я и сам ужасно испугался… Дурак старый…

— Чего напугался?

— Да так, дочка, просто привиделось. Теперь все хорошо… А тогда почудилось… сердце сжалось, накатил страх, захотелось увидеть тебя. Убедиться, что все в порядке.

Кармелита вскочила, как была, в ночной рубашке. Обняла отца: Л

— Ой, папка-папка! Ну, ты, наверное, совсем заработался. Очень устал…