Олег Кудрин - Выбор сердца

Но Миро…

Как только она вспоминала о нем, весь этот тихий спокойный мир, нет, правильней даже — мирок, — проваливался в тартарары. Тогда просыпалась другая Люцита. Измученная, но не умеющая заглушить свою боль. И оттого бесконечно жестокая.

А потом измученное сердце ненадолго затихало само собой. И вновь хотелось только покоя. И ничего больше.

Первый после разлуки разговор с Кармелитой начался хорошо. Встретились как старые подружки.

— Привет.

— Привет. Обнялись.

— Ты ко мне пришла?

— Можно сказать, что и к тебе. Я теперь буду тут жить.

— Да ты что, правда? В моей комнате? — шутливо испугалась Кармелита.

Люцита рассмеялась, как благодарный слушатель.

— Нет, конечно. А что тебя так удивляет? Мама говорит: я не чужая в этом доме. В конце концов, она замужем за твоим отцом.

— Да, конечно… конечно. Ты просто не очень хотела здесь жить.

— Нуда, а теперь захотела… Да и традиция велит.

— Какая традиция?

— Ну, как же… я должна жить с тобой, до свадьбы, как подружка невесты. Твоя подружка. У тебя скоро свадьба, ты об этом помнишь? — с глубоко упрятанной иронией сказала Люцита.

— Конечно, помню.

— Так, может, ты не хочешь, чтобы я была подружкой на твоей свадьбе? Ты только скажи, я уйду…

— Да нет же, нет… Что ты! Нет… Ты мне вот что скажи, а если бы не моя свадьба, ты бы не стала жить у нас в доме?

— Нет, пожалуй. Мама настояла. Сказала, что так принято.

— Да. Как интересно… А я ничего об этом не знала.

— Я и сама не знала… Пойдем к маме, спросим у нее, что да как?

Земфира порадовалась тому, что они пришли вдвоем, вместе. Объяснять начала как хороший учитель: спокойно, с толком, с расстановкой.

— Это замечательно, девочки, что вы так серьезно отнеслись к этому делу. Прежде всего… В последние дни перед свадьбой ты, Люцита, должна все время быть рядом с Кармелитой…

— Как?.. Что?.. И спать в одной комнате? — Да.

— Мама, прямо как-то неудобно. А может быть, Кармелита не захочет, чтобы я все время была рядом, — Девочки, ничего не поделаешь. Это наша традиция. И давайте не будем ее нарушать.

Кармелита и Люцита посмотрели друг на друга и рассмеялись. Обе одновременно вспомнили недавнюю шутку: “Я теперь буду тут жить” — “В моей комнате?”. Надо же, насколько пророческой она оказалась.

— Ну, чего вы смеетесь? — почти серьезно возмутилась Земфира. — Дело-то важное! В твою спальню, Кармелита, мы поставим раскладушку.

— Да нет, не нужно никакой раскладушки. Мы уместимся на моей кровати. Она же большая. Люци-та, поместимся?

— Поместимся.

Земфира залюбовалась, глядя на них:

— Девочки, вы сейчас прямо как сестры.

— Получается, что мы и есть сестры. Сводные. Мы же теперь одна семья.

Какая идиллия! На секунду даже Люцита поверила в нее.

Только вот в следующую секунду в комнату зашел Миро.

— Да, да, Антон. Правда, не удивляйся. Я очень благодарна тебе. Иногда мне казалось, что я люблю тебя. И тогда же мне казалось, что ты меня любишь. Очень часто ты был заботлив ко мне, нежен со мной. Когда я ссорилась с Кармелитой, ты спасал меня от одиночества. И вот последнее — ты подарил мне ребенка… За все это тебе большое спасибо.

Антон смутился. Неужели она серьезно говорит? А может, все еще будет хорошо? Просто извиниться друг перед другом. И начать все с нуля. Хотя… нет. Почему с нуля? Просто нужно уметь обращаться с прошлым. Надо забыть обо всем плохом. И вспоминать из прошлого только хорошее…

Но тут опять заговорила Света. Теперь голос ее звучал совсем иначе, резко, властно, как у Форса, когда он злится:

— А теперь я хочу расставить все точки над “i”. Мой ребенок будет жить. Я так решила. И еще я сделаю все, чтобы он хорошо жил.

— Постой-постой… Значит, мое мнение тебя вообще не интересует, да?

— Ошибаешься… Интересует. Точнее — интересовало. Знаешь, я очень хотела знать твое мнение. И что же? Я его узнала. Другого я от тебя не ожидала. Но мое решение останется моим решением. Потому что это мой ребенок.

“Мое”, “моим”, “мой” — вот как она заговорила!

— Хорошо ты акценты расставила. Ну конечно, все как всегда. Прибежал тут к тебе, соловьем пою, уши медом заливаю. И что же? В итоге я опять подлец, а ты просто воплощенная добродетель.

— Господи, ничего я такого не говорила. Я тоже хороша! А ты… Ты тот, кто ты есть, От тебя нельзя требовать большего, чем ты можешь дать. Мы не смогли сохранить наши отношения, давай хоть расстанемся по-человечески. А потом… Потом, ты отец моего ребенка, а я его очень люблю, Антон зло сверкнул глазами.

— А сейчас уходи, пожалуйста!

— Ну уж нет! Вот так просто я никуда не уйду! Хватит выбрасывать меня за шкирку, как мелкую собачонку. Я сначала скажу все, что думаю по этому поводу.

— Ах вот оно как? Так ты еще не все сказал?

— Нет! На самом деле, я еще ничего не сказал! Ну конечно… У-сю-сю. Уси-пуси. Первый поцелуй, первый ребенок, нежный и заботливый, но все же лучше уйди… Да вы все так говорите!

— Кто все?

— Вы все. Бабы! Строите из себя невинных жертв, а во всем виноваты сами! Да я, в конце концов, могу и не поверить, что этот ребенок от меня.

— И чей же, по-твоему, этот ребенок?

— Да чей угодно! Я же за тобой не следил. Максима, например… Или еще кого-нибудь, кого я не знаю…

— Как ты смеешь!

— Смею! Потому что я простил тебе все, простил появление Максима. Пришел, сам пришел! А ты?.. А ведь, между прочим, я для тебя самая лучшая кандидатура на должность отца.

— Вот это уже смешно. И что же в тебе такого… “самого лучшего”?

— Что? А что имеет твой Максим? Да ничего! А! Ой, нет, извините! Номер в гостинице. Да, это солидно. Есть где кроватку поставить. Но не больше. Вот в ресторане он смог заплатить только за чай! А вот НА чай уже не хватило.

— Заткнись!

— Что, правда уши колет? Не заткнусь. Слушай! Я — сын богатенького папы, у меня дом… деньги… Да? Ведь так? Вот ты и ухватилась за меня обеими руками. Что? Скажешь, не так?!

Света посмотрела на Антона с презрительным сочувствием:

— Чего смотришь? Чего молчишь? Потому что тебе нечего сказать! Нечего! Вы все, женщины, одинаковые. Вам бы только получше в жизни устроиться. А ребенок — это так… прикрытие, ширма. Обоснование, чтобы при этом устройстве можно было на любую подлость пойти. Делай что хочешь, говори что хочешь. А тронуть ее не смей. Она — мама, у нее ребенок!

— Какой же ты… Уходи отсюда сейчас же…

— Говоришь, что уже любишь этого ребенка. Так вот — я тебе не верю. Это вранье. Там еще нечего любить.

— Да, хорошо, не верь! Это не вранье. Но я тебе ничего не должна доказывать!

— Ты не можешь его любить. Не можешь.

— Почему же?

— Потому что ты вообще не можешь любить! Уж как я для тебя… Как вокруг тебя… А ты… ты… Ну не умеешь ты любить! Тебе этого не дано. Я думаю, ребенку не нужна такая мать.