Олег Кудрин - Во имя любви

— А что, если вам перебраться к нам? Мы были бы очень рады, правда, Максим?

— Да, конечно, мы были бы очень рады, — Максим отозвался как-то натянуто. — Мама, Соня, переезжайте!

— Спасибо за гостеприимство, сынок! А что, дочка, почему бы и нет? — в новый план Аллы такой переезд вполне укладывался.

— Ну что ж, тогда можно прямо сейчас к нам и перебираться, — весело заговорила Кармелита, — я, наверное, поеду домой, все там приготовлю, а Максим пойдет с вами в гостиницу и поможет взять вещи.

— Отличная мысль — давайте не будем тянуть! — поддержала цыганку Алла.

И вся компания дружно встала из-за стола.

Рассвет встретили в дороге. И уже поздним утром табор наконец добрался к месту своей старой стоянки под Управском.

Баро и Земфира поехали домой, но Земфира сразу же оставила мужа одного и убежала, отказываясь объяснять, куда и зачем. А Баро с грустью ходил по пустому дому, дотрагивался рукой до таких знакомых вещей и вздыхал в свою полуседую бороду.

Открылась входная дверь, и на пороге возникла Кармелита.

— Дочка! Доченька! — бросился к ней отец.

— Папа?! Папка, ты вернулся!

— Да, вернулся…

— Как же я по тебе соскучилась!

— И я по тебе соскучился, доченька, и я… Они обнимались и смеялись как малые дети, со всем не стесняясь своей радости.

— Почему же ты вернулся?

— Не знаю даже, как тебе и объяснить… Земфира увидела Рубину, ну, и что-то почувствовала.

— Я тоже часто думаю о бабушке.

— Думать — это одно, а увидеть воочию — другое!.. И ведь Земфире это дано.

— Ну, ты на Земфиру-то не сердись — ты же знаешь: если бабушка что-то задумала, то ее и сама смерть не остановит! Она даже оттуда беспокоится о нас… Как же хорошо, что ты вернулся, папа!

— И я, доченька, тоже очень-очень рад. Привык я к жизни спокойной и комфортной — не выйдет из меня уже таборного цыгана.

Кармелита стала водить отца по дому, показывая, как вела без него хозяйство, как поддерживала дом в отсутствие отца. Зашли на конюшню. Баро стал осматривать каждую лошадь, гладить их, любоваться и говорить с ними:

— Ну, здравствуйте, здравствуйте! Аи, мои хорошие, мои красивые!

Соскучились? И я по вас тоже соскучился! Мои красавицы…

Кармелита просто залюбовалась отцом.

— Эх, папка, умеешь же ты с лошадьми разговаривать!

— А как ты умеешь за ними следить! Молодец, дочка, — овса полно, сено свежее, лошади все чистые, ухоженные!

— Ну а кто меня всему этому научил? Сам молодец!

Но тут Баро заметил двух лошадей, которых он подарил недавно Рычу и Люците. И Кармелита рассказала ему все, что с ними произошло. Ну, или по-чти всё… Все — о Люците и о Рыче, но не все — о себе, о Форсе, о андитах и о своих показаниях. Как будто бы груз неимоверной тяжести давил ей на плечи и не оставлял ее ни на секунду.

От всех этих новостей Баро помрачнел.

— Эх, папка, устал, наверное, с дороги? — попробовала Кармелита его отвлечь. — Все-таки столько лет не кочевал, а тут — на тебе, пришлось…

— Знаешь, дочка, и в самом деле устал! Но самое интересное, что не только я — весь табор, все цыгане, которые много лет кочевали с Бейбутом, тоже решили вернуться в город!

— Так что, весь табор здесь? Вот это да! И надолго?

— Не знаю, дочка, но похоже, что надолго.

— Но главное, что мы с тобой снова вместе! Я так счастлива!

— Я тоже очень рад, доченька!

Пока шли в гостиницу, Алла продолжала пикироваться с Максимом, не обращая внимания на неодобрительные взгляды дочери. Максим же все больше мрачнел, представляя, что ему предстоит в ближайшие дни.

— Я вижу, ты не рад, сынок, что мы переезжаем к вам с Кармелитой?

— Почему не рад? Рад.

— Но мы вас точно не стесним?

— Мам, ну это от тебя зависит.

— Что ты имеешь в виду?

— Как тебе объяснить… Понимаешь, Кармелите сейчас совсем непросто.

Ну, у нас в жизни произошли такие вещи, которые надо просто пережить.

— Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Что именно вы должны пережить?

Максим глубоко вздохнул, потом ответил:

— Мама, ты не обижайся, но лучше я расскажу это тебе как-нибудь в другой раз, ладно? А нам с Кармелитой сейчас нужны просто покой и тишина.

В гостиничном номере Максим взял два чемодана и повез мать с Соней в Зубчановку.

Свидание Люците не сразу, но все-таки разрешили — Солодовников не обманул. Когда ввели Рыча, цыганка чуть не сбила с ног надзирателя — с такой страстью кинулась она к любимому. Рыч едва успокоил ее и усадил на стул.

Заговорили. И Рыч поведал любимой самое страшное — оказывается, его, именно его, а не Форса, считает Удавом следствие.

Люцита сначала даже не поверила. Потом закричала, да так, что надзиратель хотел уже прервать свидание. Потом она отрешенно села на стул и никак не могла прийти в себя. Ну никак не укладывалась у нее в голове такая несправедливость!

— Не может быть… — проговорила она. — Но ведь все же знают, что Удав — это Форс!

— Да, но доказать это я не могу — следователь не верит ни одному моему слову.

— Подожди, но ведь Кармелита уже давала показания? Неужели следователь и ей не поверил?

— Ну, ей-то он, наверное, верит. Но вот про Форса она ни слова не сказала…

— Как не сказала?! Но этого не может быть! Она-то ведь знает, что Удав — это Форс! Как же она могла?!

— Знаешь, Люцита, мне кажется, что она так мне до конца и не поверила.

— Да какая разница — поверила, не поверила! — Люцита была в гневе. — Ты понимаешь, что ее молчание может тебя погубить!

Рыч устало кивнул головой в знак согласия.

— Богдан, послушай, Кармелита обязана сказать правду!

— Но она же, в конце концов, — не маленькая девочка. Понимает, что говорит…

— А мне все равно — маленькая или не маленькая! Она скажет правду! Я заставлю ее тебе помочь!

— Ты ведь знаешь Кармелиту — ее не заставишь так просто делать то, чего она не хочет.

— Плохо же ты обо мне думаешь, Богдан! Вот увидишь — у меня она расскажет следователю все!

— Пойми, у нас с ней уже была очная ставка.

— И что? Она сказала, что Удав — это ты?

— Нет, этого она не сказала. Но и Форса тоже почему-то не выдала.

Да, Кармелита не пошла на еще большую ложь. Вопреки требованиям бандитов, она так и не сказала, что Рыч — это Удав. Но и прямо указать на Форса она тоже не решилась, боясь за жизнь Максима — слишком дорогой ценой шла она к этой своей любви!

— Надо разобраться, Богдан, — говорила Люци-та. — Надо понять, почему она так говорит? Вряд ли потому, что не верит тебе. Тут что-то другое…

— Как тут угадаешь? Чужая душа — потемки.

— А нечего гадать! Я заставлю ее — и она все расскажет! Она должна это сделать! — Люцита говорила, как будто командовала военным парадом. — Богдан, я обещаю, что не оставлю тебя здесь! Я все сделаю — и ты отсюда выйдешь! Все будет хорошо, верь мне… — и она порывисто, чтобы надзиратель не успел помешать, наклонилась к Рычу и поцеловала его.