Елена Лабрус - Ветер в кронах

— Так было логичнее, и мне хотелось подчеркнуть, каким он оказался сумасшедшим отцом, весь полёт держа Ваньку на руках, — опять попыталась улыбнуться Катя и сделала ещё один шаг назад, стиснув плечи сына. — На самом деле он летел по фальшивым документам.

— Хочется поверить, — усмехнулся журналист. — Но вам самой не кажется это чудесное воскрешение, мягко говоря, притянутым за уши? Может быть, всё же станем реалистами, и вы сознаетесь, что на самом деле его и не было? Что вы воскресили своего героя только в книге.

— А вы считаете, что в настоящей жизни чудес не бывает? — отступила Катя ещё на шаг и вдруг почувствовала спиной стеклянную стену.

Она оглянулась — слева тоже была стена. Этот щуплый журналёныш буквально загнал её в угол.

— Нет, — заявил он категорично. — Я не верю в чудеса. Не знаю, что вами двигало. Действительно ли невозможность смириться со смертью любимого человека или просто желание попасть в формат. Ведь общеизвестно, что книги с хэппи-эндом пользуются большим спросом.

— А может быть, третий вариант? — гордо вскинула подбородок Катя, и Ванька развернулся и снова её обнял, задрав голову и тревожно заглядывая в глаза. — Может быть, в жизни случается такое, о чём мы боимся даже мечтать?

— Очень спорно, — хмыкнул парень.

— Извините, я больше не буду отвечать на ваши вопросы.

— У меня остался только один, — проигнорировал тот её возражение. — Вы, видимо, почувствовали, что перестарались со сказочностью. Именно поэтому вы оставили главного героя инвалидом?

Катя замерла, подбирая слова помягче, но ответить не успела.

Чёрная трость упёрлась в стеклянную стену прямо перед грудью журналиста, отгораживая его от Кати.

— Кажется, вам ясно сказали, что ответов на ваши вопросы не будет, — прогудел у Кати над ухом хрипловатый бас.

— Папа! — Ванька кинулся к мужчине в тёмных очках.

— Простите, я подумал, что, если это автобиография… — блеял что-то скоренько отступающий паренёк, но Катя его уже не слышала. И даже не смотрела, как поспешно он ретировался к своим коллегам, беседующим с актёрами сериала.

— Глеб, где вы потерялись? — повернулась она к мужу, облегчённо выдохнув, и одёрнула платьице сидящей на его руках дочери.

— Мы ходили п и сать, — выпалила девочка во всеуслышание.

А Глеб потрепал по голове сына:

— Ну, как дела, мужик?

— Пап, ты представляешь, нам в школе сказали, — начал он рассказывать, когда они наконец двинулись к выходу. — Что мы к концу года должны читать в минуту не меньше ста слов.

— Так бабушка сказала, ты читаешь сто двадцать, — остановилась Катя, не сводя глаз с сына, и забрала у Глеба дочь, не заметив, что та уже развернула подтаявшую в кармане конфету.

— Ну да, — восхищённо развёл руками Ванька и хихикнул. — А год-то только начался!

— Маша! — схватила Катя цепкую ладонь пятилетней дочери, но уже было поздно. Тягучая масса из её рук влипла в длинные Катины волосы. — Глеб, забери её!

— Не-а, — сделал Глеб демонстративно несколько шагов прочь, прихрамывая и опираясь на свою палку. — Я тебе говорил, не распускай. А ты — интервью, пресса. Звязда!

Передразнил он движение, каким она обычно откидывала волосы, и увлёк за собой сына.

— Маша, что ты делаешь? — кинулась Кате на помощь мама, когда Маша уже облизывала руки. — Прямо не девочка, а медведь-сладкоежка. Вот где ты взяла эту конфету?

— В ка ль мане, — созналась она и предъявила ещё одну, такую же растаявшую.

Катя полезла за влажными салфетками, покосилась на мужа и злорадно улыбнулась.

— Что от тебя хотел этот журналист? — мама тёрла испачканные ладошки внучки.

— Ты на свой-то костюм посмотри! — всё же крикнула Глебу Катя, когда он здоровался за руку с Андреем, а потом только ответила: — Да всё как обычно, мам. Всё, как обычно.

— В биографии твоей ковырялся?

— Да. А Стефания где? — она убирала со своих волос остатки шоколада.

— Она в общежитие заселяется. А Карина с дочкой в машине. Она же в Москве ветеринарный центр собирается открывать. Говорила тебе?

— Ещё нет. А Стеф куда поступила?

— Так на ветеринара, — улыбнулась мама. — Слава богу, передумала с романами. Да, Андрей?

— Привет! — Андрей чмокнул Катю в щёку. — Хватит нам одной писательницы.

— Знаешь, давно хочу тебя спросить, — Глеб обернулся, прервав их разговор. Он пытался оттереть с костюма следы другой Машкиной конфеты, сдвинув на лоб очки. — Может, третьим всё же будет мальчик?

— Ну, не знаю, — наконец отчистив волосы, Катя стягивала их резинкой в хвост. — Помнится, ты обещал мне двух.

— Я тебя умоляю, — сложил Глеб ладони в молитвенном жесте. Трость качнулась в сгибе его локтя. Он покосился на Машку. — Ещё одну такую девочку я просто не выдержу.

Маша звонко засмеялась, громче всех.

— И ещё одну писательницу — тоже, — погрозил он дочери пальцем.

Но, глядя в его смеющиеся глаза и на тонкий шрам, что так и остался на его щеке, Катя подумала о том, что выдержит. Обязательно выдержит.

Потому что, какими бы словами мы не наполняли свои письма, или дневники, или книги, главное, что в любимых глазах всегда будет то, что ни в одну книгу никогда не войдёт.