Елена Лабрус - Ветер в кронах

Она сладко потянулась, оставшись одна на кровати. Ваньку пошёл кормить Андрей.

Пахло свежестью, новой мебелью и чистотой. Катя на сто процентов была уверена, что сюда Карину Андрей не приводил.

Сейчас она расставит на туалетном столике свои баночки, развесит в ванной выстиранные трусики, сложит стопочкой на полке возле унитаза прокладки. То есть, полностью разметит территорию своим запахом и хрен уступит этой стерве своего мужика.

Наверное.

С кружкой кофе и ноутбуком Катя спустилась в сад, которого здесь раньше не было. Она хотела проверить почту, возможно, ответить наиболее настойчивым читателям, которые находили её везде. Но Андрей принёс ей телефон и Ваньку.

— Звонила Шпиль, я не стал отвечать.

— Хорошо, я перезвоню ей, — удивилась его встревоженному лицу Катя, забирая ребёнка. — Что-то случилось?

— Пока ничего, но мне нужно отъехать по делам.

— Андрей, ты опять отмалчиваешься? — покачала головой Катя.

— Кать, — выдохнул он. — Это просто работа.

Но теперь ничто не казалось Кате простым.

Они с Ванькой помахали ему вслед, а потом Катя набрала номер Шпиль.

Шпиль неожиданно постарела. Не сильно, но Катя заметила. Чуть глубже залегли морщинки у глаз. Чуть сильнее обтянулись кожей суставы пальцев. И вся её высокая стройная фигурка словно истаяла, высохла, заострилась плечами.

Она стояла у такси, зябко кутаясь в тонкую кофту, хотя солнце припекало нещадно.

С Катей они договорились, что сразу поедут на кладбище.

Всю дорогу Катя пыталась отвлечься тем, что надевала на Ваньку кепку, которую он тут же снимал. Но на подъезде к кладбищу всё равно так разволновалась, что, когда они вышли из машины, Шпиль забрала у неё ребёнка.

Она ни слова не сказала, лишь повернулась в сторону центральной аллеи, и Катя увидела памятник, ещё не миновав шлагбаум.

Ей хватило сил дойти до его могилы.

Вырезанная в камне панорама Острогорска. А на другом куске чёрного мрамора — его портрет. В костюме, чуть склонив голову, Глеб едва заметно улыбался и смотрел прямо на Катю.

Она стиснула зубы, но губы тряслись и слёзы разъедали глаза. Лицо Глеба предательски расплылось, и Катя заплакала навзрыд. Зажимая руками трясущиеся губы, она опустилась на колени и упёрлась лбом в холодный мрамор у подножия памятника.

Грудь словно сдавило ледяными тисками, но нестерпимая боль выжигала изнутри.

Нет, она никогда не сможет его оплакать. Её душа стала выжженной пустой землёй.

Несколько раз Катя затихала, но каждое новое воспоминание вызывало очередной поток слёз, и всё начиналось сначала. Горло перехватывало от душащих рыданий, стоило ей снова поднять глаза на портрет.

Катя помнила, как справилась тогда в больнице — просто решительно отвергла мысль, что Глеб умер, и этим жила. Сейчас убедить себя в обратном, что Глеб умер, она не смогла.

От слёз мутило и подташнивало. Накатывала такая слабость, что хотелось просто лечь на этот мрамор и тоже умереть. Но другого выбора не было: умереть вместе с ним или верить, что он жив.

И она встала, отряхнув колени, упрямо вздёрнула подбородок и посмотрела прямо в его смеющиеся глаза.

«Делай, что хочешь, но возвращайся!

Пусть в снах, пусть незримой тенью, утренним туманом, вечерней росой, лёгким ветерком, шорохом листьев. Хоть иногда.

Я не боюсь тебя забыть, я боюсь тебя помнить. Помнить — значит признать, что тебя больше нет. Но для меня ты есть. И будешь всегда».

Катя нашла Шпиль у могилы отца. Её глаза тоже покраснели. Но она оплакивала не писателя Полонского, она переживала за Катю. Она погладила её по плечу и отдала Ваньку.

Катя прижала сына к груди, и ей чуть-чуть стало легче.

— Ты знаешь, я не могу читать твою книгу, — призналась Шпиль, когда, никуда не торопясь, они решили прогуляться по кладбищу. — Оживи его. Христом богом тебя прошу — оживи.

— Я не могу, — покачала Катя головой.

— Можешь, — уверенно заявила ей Шпиль. — Ты же автор.

— Чики! — показал Ванька пальчиком на взлетевших ворон.

— Нет, сынок! — улыбнулась ему Катя. — Это не воробушки. Это — вороны. Во-ро-ны, — повторила она по слогам, и Ванька положил ладошки на её щёки и так же смешно округлил губы, стараясь повторить букву «О».

— Это твоя книга, Катя, — вздохнула Шпиль. — Твой шанс вырваться из этого ада. Закончи её так, как хочется тебе.

— Как, Шпиль? Призвать магию вуду? В жизни чудес не бывает. И я не смогу, сфальшивлю, если напишу то, чего нет.

— А если чудеса бывают? Его похоронили в закрытом гробу. А ещё целый месяц из могилы звучала музыка.

— Ты сейчас про Глеба или про мою книгу? — остановилась Катя. — Я не буду писать такую ересь. Подумаешь, положили в гроб мобильник. Сейчас никого этим не удивишь.

— Ты не была на его похоронах, — ответила Шпиль. — А я была. Весь город был, и слухи потом ходили разные.

— Шпиль, не рви мне душу, — Катя вздохнула и снова пошла, слегка прихрамывая, по колее, накатанной машинами между заросших травой могил. — Я и так едва жива.

— Я вижу, поэтому и скажу, — пошла женщина рядом. — Сначала говорили, что авария была подстроена.

Катя хмыкнула. Даже сквозь свою усталость и отупение от слёз ей показалось это забавным.

— Ты не забываешь, что я там была? Что чуть не погибла вместе с ним. Сотрясение мозга. Операции на ноге. И самое страшное воспоминание — залитая его кровью моя одежда. Прости, Шпиль, — пересадила Катя Ваньку на другую руку, — но это — бред.

— Выслушай меня, — мягко возразила Шпиль. — Дело шло к выборам. И как сейчас говорят, там было такое жестокое противостояние с нынешним мэром, что вариантов было два: или он убьёт Глеба, или Глеб его порешит.

— Теперь всё это — глупые домыслы. Задним числом можно понапридумывать всё, что угодно.

— Это тебе в книге можно придумать всё, что угодно, да и то — ты не соглашаешься. Но, кроме сплетен, были и факты. Слишком уж красиво Адамов ушёл. Ведь все документы были подписаны, все нужные бумаги составлены. Его алчные родственники не получили ни гроша. Даже машина оказалась служебной. У двух домов и квартиры — новые владельцы. У рыбзавода — новый хозяин. И никаких завещаний и юридических проблем, которые бывают, когда люди уходят из жизни внезапно.

— Глеб готовился к этим выборам. Наверное, он ждал такого исхода, поэтому привёл в порядок свои дела, — Катя всё ещё возражала. Но искорка надежды, что хотела в ней высечь Шпиль, уже зажглась. — Но если эта авария и была подстроена, то не им самим. Иначе он никогда не посадил бы меня в свою машину.

— У нас маленький городок, Катя, — Шпиль поняла, что всё же достучалась до неё и улыбнулась. — Все сплетни — это, как правило, правда, которую боятся говорить вслух. Авария, может быть, и не была спланирована. Но что могло помешать Глебу использовать её в своих целях? Глеб Адамов был тем ещё прохвостом. Бандитом, спортсменом, но дураком он никогда не был.