Елена Лабрус - Ветер в кронах

— Кто-кто, а уж я это знаю, — кивнула Катя.

— Я был не прав, что накинулся на Глеба. Что пытался очернить его в твоих глазах.

— Это я как раз понимаю. Просто эмоции. Просто давняя обида. Застарелая боль за себя, за свою бывшую. Забудь!

— Забыл, — Андрей снова вздохнул. — Как ни стыдно в этом признаваться, а ведь мне тогда действительно стало легче. Высказался, помахал кулаками, и ведь отпустило.

— При твоей вечной сдержанности, наверное, это не удивительно. Ты слишком многое держишь в себе. Ты надеешься, что оно само затихнет, умрёт, сойдёт на нет. А оно вечно гниёт внутри тебя и вечно требует выхода.

Он усмехнулся.

— Знаешь, после того как ты написала эту книгу, у тебя появились такие же жёсткие сравнения, как у твоего отца.

— И, к сожалению, ты прав. Работая с его дневниками, я ведь больше всего боялась проникнуться этим его бесстыдным цинизмом и грубой откровенностью. Но, как ни предохранялась, а нацепляла, — Катя хмыкнула. — Вот видишь, опять.

— Только не борись с этим. Тебе даже идёт, — улыбнулся Андрей и наклонился к её уху. — Меня безумно заводит это твоё лёгкое бесстыдство.

— А знаешь, о чём ещё я всё никак не решалась тебя спросить, — слегка толкнула его Катя плечом, смущаясь. — Как ты узнал про Глеба? Про меня и Глеба до нашей с тобой встречи?

— Я даже ничего и не узнавал. Эти кумушки, твоя соседка да продавец из магазина, выложили мне про мэра, когда я ещё и имени твоего не знал.

— Сплетницы старые, — возмущённо качнула головой Катя.

— Чем им ещё заниматься? Но, знаешь, в этом есть и свои плюсы. Например, если бы не увидели тебя заплаканную с чемоданом, я бы и не знал, что ты поехала на автовокзал. Я приехал, дверь закрыта. Внутрь заглянуть не догадался. Хотя при твоей нездоровой тяге к чистоте, сомневаюсь я понял бы, что ты уехала, даже если бы и заглянул.

— Это ты сейчас похвалил меня или поругал? Какой-то сомнительный вышел комплимент, — улыбнулась Катя.

— Похвалил, похвалил, — он потёрся об Катину голову щекой, как кот.

— Прости меня за мои истерики.

— Ты же прощаешь меня за моё молчание. А мне кажется, это две стороны одной медали. Только тебе надо это обязательно выплеснуть. А мне всегда хочется заткнуть и задушить на корню.

И Кате действительно стало легче после этого разговора.

Может быть, бабушка права? Её мучает именно то, что Глеба больше нет. Может быть, будь он жив, Катя всё равно выбрала бы Андрея. Ведь она его выбрала. И ей всегда было с ним хорошо. Если бы только не эта беременность. Если бы только не эта авария.

Катя погладила тёмную голову сына, доверчиво, беззаботно раскинувшегося на кресле. Будь у неё сломаны хоть обе ноги, она готова была ползать на руках, только бы его сохранить. Теперь Кате страшно было даже подумать, что когда-то она так равнодушно подумывала об аборте.

Жёсткое плечо Андрея с положенной на него дорожной подушкой давало надежду немного поспать. Но, проворочавшись безрезультатно минут двадцать, она достала планшет, и уже голова Андрея покоилась на подушке, пока Катя пыталась работать.

«Ты знаешь, если бы у меня была возможность сказать, я бы сказала тебе: твоя смерть дала мне так много, что мне всей жизни не хватит тебя за это отблагодарить.

Наверное, ты этого никогда не узнаешь, но мне хочется верить, что ты всегда где-то рядом. Стоишь за моим плечом и читаешь сейчас эти строки. Именно поэтому я и пишу их тебе. Пишу каждый день, чтобы ты знал, что каждый день я думаю о тебе.

Пишу, потому что только благодаря тебе я вдруг открыла в себе то, над чем мучилась всю жизнь. Нашла то, чем я действительно хочу заниматься.

Спорный вопрос, есть ли у меня талант. Может и есть. Только я знаю, как много мне ещё придётся работать, чтобы отточить своё тупое перо, научиться не просто пачкать бумагу, а вкладывать в строки своих книг глубину, которая, несмотря на всю свою грубость, была у отца.

Ты дал мне смысл жизни. Ты дал мне веру в себя. Ты дал мне ощущение полноценности, которого мне всегда так не хватало. И я даже ощутила то, про что ты однажды рассказывал. Вкус победы. Вкус, который, однажды почувствовав, уже невозможно забыть. Вкус, который мне тоже неожиданно понравился.

Я не знаю, ждёт ли меня настоящий успех. Пока я просто пожинаю плоды труда отца. Плоды всей его сложной многогранной жизни, которая оказалась мне так важна. И я горжусь тем, что писала эту книгу, думая лишь о том, что так хотел мой отец. Но эту искренность неожиданно оценили. Дорого оценили. Не только словами, но и в деньгах.

Мне не стыдно признаться тебе в этом. Гонорары дают мне свободу, уверенность в себе и независимость. Возможность заниматься тем, что я действительно хочу. Возможность проводить с сыном всё своё время. Возможность работать, пока он спит у меня на груди.

Твой сын. Бог с ней, с самореализацией. У меня есть твой сын. Останься ты в живых, ты не смог бы сделать большего. Останься ты в живых, мне странно это говорить, но, возможно, я сделала бы аборт.

Если бы ты только знал, какой он замечательный ребёнок. Да, я его мать, для меня он всегда будет самым лучшим. Но, знаешь (только не смейся), иногда мне кажется, что он не твой. Ты — нервный, дёрганный, вспыльчивый. А он даже не капризный. Он расстраивается, когда ему не разрешают делать то, что он хочет, но никогда не требует. Я никогда бы не смогла воспитать это в нём. Но он таким родился.

У него твои глаза. И с каждым днём они становятся всё темнее. К золотистым лучикам у зрачка добавляется твоя глубокая изумрудность мха. Мне жаль, что я смотрела в твои глаза так редко. Но, глядя в мягкую осеннюю зелень глаз сына, всё время вспоминаю, как назвала твои глаза карими и как ты возмутился. Однозначно, зелёные встречаются реже. А такие, как у тебя, теперь единственные на свете. Я девять месяцев ждала, чтобы в них заглянуть.

Но, что бы я сейчас тебе ни наговорила про твою смерть, знай, мне просто невыносимо думать, как много дала бы мне твоя жизнь.

Я никогда с этим не смирюсь. Никогда не забуду. Для меня ты всегда будешь жив.

Пусть ты останешься тенью за моей спиной, но будь у меня возможность почувствовать на своих плечах твои руки, я, не задумываясь, отдала бы за них свой талант.

Сына бы не отдала, и не проси. Но остальное — бери. Бери всё, что хочешь и возвращайся. До самого последнего вздоха я буду тебя любить. Всегда!»

Катя закрыла планшет и откинулась на спинку, вытирая слёзы.

Отец написал «Поющая сердцем». Катя писала своим вырванным сердцем. Писала, каждый день всё глубже и глубже втыкая в него своё перо.

Но она не просто изливала душу, облекая её в оболочку романа. Она подписывала себе приговор. Когда книга будет закончена, Андрей догадается обо всём.