Тиффани Райз - Похититель бурбона

Леви не знал, открыты ли его глаза или нет. В этой темноте это не имело значения. Ему не нужно зрение, когда у него были прикосновения. Он мог чувствовать ее вокруг себя, мягкая теплота согревала его словно расплавленный свечной воск. Ему необходимо было быть к ней ближе. Осторожно он опустил весь вес своего тела на нее. Его руки скользнули под нее, обхватывая ягодицы, чтобы почувствовать работу мышц.

- Вот так, - прошептал он ей на ухо. Он использовал руки, чтобы научить, как двигаться, как приподнимать и опускать бедра, не вверх и вниз как поршень, а медленным чувственными овалом, который позволял ему достичь каждого дюйма внутри нее. Вскоре его способная ученица не нуждалась в наставлении рук. Он подстроился под ее ритм, проникая в нее, когда она приподнималась, и отстранялся, когда опускалась. Сейчас они были единым целым. Другие части их тел были не важны. Тамара была ненасытна в своих движениях, словно она создана для него, и этот акт, который на самом деле не был актом, был полной его противоположностью. Маски сброшены. Притворство сорвано. От ролей отказались.

- Хорошо, детка? - спросил он, нуждаясь в ее одобрении.

- Этого я и хотела, - ответила она. - В тот день… на мой день рождения… именно этого я и хотела. Не…

- Не чего?

- Ничего. - Тамара приподняла голову и поцеловала его. И он немедленно забыл вопрос.

Пока они целовались, и пока он двигался внутри нее, Леви представил, что она чувствует, и надеялся, что ей так же хорошо, как он себе представлял - проникновение, его толщину, раскрывающую ее, ее горящие легкие, пересохшие губы от быстрого дыхания, ее тяжелые и полные груди, пылающие нервные окончания, и их танец под кожей. Он оставил дорожку поцелуев на ее шее и груди, к соскам, потому что знал, что она хотела, чтобы он их целовал и сосал без напоминания. И когда он достиг их, ощутил, как ее влагалище сжалось в ответ. Ее тело было его телом. Его тело было ее телом. Он увидел себя в ее глазах - старше, больше, красивым для нее тем странным образом, которым девушки считают мужчин привлекательным, и знающим то, что она хотела знать. Она завидовала его свободе, тому, что он был мужчиной и мог делать все, что пожелает с кем пожелает, в то время как ей пришлось выйти за него, чтобы избежать тюрьмы ее жизни и тюрьмы ожиданий всего мира. В другом мире женитьба считалась символом постоянства, контроля над собой, исполнением роли женщины в обществе.

Но не для Тамары. Не для этой Тамары. Ей как-то удалось превратить брак в подростковый мятеж. Какие еще мятежи устроит его избалованная девочка?

Леви оперся на руки. Он толкался в нее сильнее чем должен был, но она приняла его. В темноте он видел очертания ее тела, ее груди двигались с каждым толчком, ее голова была запрокинута назад, и руки впивались в его, цеплялись за него, она стонала и задыхалась с каждым толчком. Она хотела этого так же сильно, как и он. Может, больше, раз она никогда этого не испытывала, и потому что ей было семнадцать, и когда он был в этом возрасте, он бы умер без секса и считал подарком всей жизни, когда девушка отдавалась ему. Поэтому он подарил его Тамаре, потому что она нуждалась в нем, хотя и существовало тысяча причин, почему им не стоило этого делать, но ни одна из них не была достаточно веской, чтобы остановиться.

Зная, что он больше не продержится, Леви перенес вес на одну руку и дотронулся до того места, где они соединялись. Он хотел ощутить момент, когда это произойдет, ощутить его пальцами, ощутить насколько она была мягкой под его твердостью. Он обнаружил ее набухший и пульсирующий клитор и скользил по нему, пока объезжал ее, сосредоточив все внимание на единственной цели - довести ее до оргазма во время ее первого раза. Он должен был. Его самоуважение зависело от этого. Чем больше он скользил по нему, тем сильнее она сжималась и резче дышала, и больше стонала, хныкала и извивалась. Ее пальцы впились в простыни так сильно, что он подумал, что она может их порвать, и ее бедра так высоко поднялись, что она едва не подняла его вместе с собой.

Они оказались там. Вместе. Все остановилось, замерло, напряглось, натянулось, как канат эквилибриста. И они вместе балансировали на грани, держались, не моргали, не видели, слишком туго, чтобы дышать, и они толкали, толкали и толкали друг друга, пока давление стало невыносимым, совершенно, совершенно невыносимым…

…и тогда все случилось. Тамара закричала. Ее спина опала. Ее внутренние мышцы трепетали и дрожали вокруг него, пока он кончал, изливаясь в нее, когда они рухнули друг на друга, вне контроля, извергаясь тысячей маленьких взрывов вдоль каждого нерва в их телах.

И все закончилось. Ничего не осталось кроме отголосков, рваных вдохов, разделения и неизбежного созерцания того, что только что произошло.

Леви обнял Тамару и перекатился так, чтобы он лежал на спине, а она на нем, ее голова на его груди, ее ноги на его ногах. Сейчас все было реально. Они были мужем и женой. Она потеряла с ним девственность. И он утратил кое-что тоже, хотя и не был уверен, что именно, только он не смог бы это вернуть. И сомневался, что будет скучать.

- Значит, так и должно быть, - сказала Тамара, и он ощутил, как ее грудь двигается от его смеха. Пот капал с ее лба на его плечо, и семя вытекало из нее на его бедра.

Это была странная фраза, но он слышал и более странные вещи после секса. Леви пригладил ее волосы, погладил по спине и прижал ближе.

- Так и должно быть. - Он пытался быть зрелым на свой возраст. У него никогда не было такого секса, словно они были одним человеком, одним телом и кровью. Это пугало. Ему это не нравилось, но и в то же время он хотел большего. Заниматься сексом с Тамарой было похоже на кайф и опьянение одновременно. Он задрожал от ночного воздуха, словно человек в белой горячке, и притворился, что ее вызвал холод.

- Тебе страшно? - спросила она. Должно быть, она ощутила его дрожь.

- В ужасе. Ты животное. Я отключаюсь.

Тамара рассмеялась, человеческий звук, нормальный. Он глубоко вдохнул и заставил свое сердце успокоиться, но оно не подчинилось. Ему казалось, будто он проснулся от ночного кошмара - пропитанный потом, с бурлящей кровью в венах и страхом, диким иррациональным страхом. В детстве у него случались ночные кошмары, но несколько лет их не было, и он никогда не просыпался. Сколько бы он ни говорил себе, что все хорошо, с ним все было хорошо, его сердце снова и снова стучало, словно оно хотело покинуть его тело.

- Я не должен был кончать в тебя, - произнес он, найдя источник своего страха. - Я хотел остановиться, но не смог. Ты же на таблетках, верно?

Тамара скатилась с него и от него.

- Нет.

Как только Тамара произнесла это, она поняла, что сказала глупость. Она должна была солгать, но не смогла, не после того, что он сделал с ней. Не после того, что он заставил ее испытать.