Оксана Сергеева - Мажарин [калибрятина]

– Я и сейчас к ним неравнодушна, – подтвердила со смешком. – У меня же рефлекс. Я сразу

брюлики в банковскую ячейку утащу.

Мажарин снова рассмеялся, но тише. Будто боялся собственным смехом потревожить в себе

угасшие воспоминания. Память, что вода. Даже самый

мелкий камешек – круги. Вспомнился тот далекий вечер на лавочке после дня рождения

Арсюши. Маринка небрежно сняла с себя все побрякушки,

он убрал их в карман пиджака и забыл о них на семь лет, а вернув, узнал, что все подделка. И

жизнь его оказалась такой же подделкой, и чувства,

которые к Маринке на тот момент испытывал. Семь лет обмана.

Что-то занемело сразу в левой стороне груди от этих мыслей – отогнал их от себя.

– Поэтому и говорю: давай без бриллиантов, а то вдруг забудусь, – не уставала веселиться

Марина.

– Главное, не продавай. Обручальное кольцо все-таки.

– Ничего не могу обещать. Вдруг я решу сбежать от тебя, и мне срочно понадобятся деньги.

– Мариша, это невозможно. Пойми, не везет тебе в смерти.

– Точно! Били-били – не убили. Зато в любви еще как везет. Свалился, блин, на мою голову.

– Это кто еще на кого свалился. Только начну вести приличный образ жизни, Стэльмах

появляется и начинает юбку передо мной задирать.

Марина захохотала. Громкий смех резанул, оглушил, но Сергей не попытался утихомирить

любимую. Когда она смеялась, он не просил ее быть

тише. Никогда не просил – она должна смеяться.

Его Мариша должна хохотать. Высмеивать их горе, боль, обиды и кощунственно танцевать

на надгробной плите кровавого прошлого, которое они

похоронили. Вся боль еще не ушла окончательно, но уже перестала иметь над ними

всецелую власть и перестала управлять их действиями.

Марина должна смеяться громко, чтобы перекричать призраков прошлого и прекратить

сомневаться, что имеет право на счастье. Иначе ее сомнения

отнимут счастье у него.

Темный потолок вдруг посветлел. Это внизу у подъезда проехала машина, и свет фар, попав

в окно, на миг развеял полумрак, царящий в спальне.

Подождав, пока в комнату снова вернется таинственная темнота, Стэльмах приподнялась на

локте и посмотрела Мажарину в лицо.

– Серёж, скажи, а ты любил кого-нибудь после меня?

– Чего? – с насмешкой переспросил он.

– Любил ты кого-нибудь еще? Ну были же у тебя бабы! Были же!

– Не было.

– Врешь.

– Не было.

– Врешь! Скажи! Я просто спрашиваю. Ругаться не буду. Мне интересно.

– Угу, – хмыкнул Мажарин, – сначала тебе просто интересно, а потом мне так же очень

просто наступит п*здец.

Его невозмутимость рассмешила Маринку. Так, продолжая смеяться, она уткнулась лицом

ему плечо. Смех мягкой вибрацией проник сквозь кожу,

внутри стало тепло – Сергей обнял крепче женские плечи.

Не ревновала она. Даже если допустить, что после нее Мажарин менял баб как перчатки,

злости этот факт не вызывал. Ей такое довелось пережить,

что не до банальной ревности. Они с Мажариным столько испытали и перенесли – их

чувства безраздельно больше, чем просто любовь. Их чувства

намного крепче, чем любая другая привязанность. Они друг другу ближе и роднее, чем

любовники, потому что не только любовью связаны.

Их встреча перевернула жизнь обоих. Страсть поглотила, а нежданная любовь – почти

уничтожила, но именно она не дала сломаться окончательно.

Именно она помогла выстоять и сделала сильнее. У Серёжи был выбор. Он мог никогда

не возвращаться. Но он вернулся. После всего, что

случилось, после всех страданий и потрясений он все равно к ней вернулся.

Кто еще на такое отважится? Как вообще можно на такое отважиться?

Только ее Мажарин сможет. Ее Мажарин смог.

– Не любил я никого, – сказал Сергей серьезно.

– Не любил?

– Нет.

– Ты только меня любил, да? – уточнила Маринка и расплылась в довольной улыбке.

Он видел эту улыбку в неглубокой темноте комнаты. Он слышал эту улыбку в хмельном

голосе.

– Только тебя, – и сам улыбнулся, чему-то порадовавшись.

– Как здорово, хоть и врешь. Но молодец: знаешь, где врать. – Поцеловала его в щеку.

Смачно чмокнула, со вкусом и со звуком. Приподнялась выше

на подушке, заерзала на постели. Вся прижалась к нему, закинув ногу на бедро. Чтобы

каждой клеточкой его чувствовать, а не только губами.

– Не вру, – теперь и Мажарин засмеялся, не собираясь, впрочем, ничего доказывать.

Не врал. Все прочие девушки ему даже не нравились. Секс был для него не удовольствием

физическим, а доказательством самому себе, что он

мужчина. Но каждый раз после этого он к себе же испытывал легкое презрение. Женщина же

должна нравиться. Неважно, сколько ты с ней

собираешься провести времени. День, ночь, час… Хоть немного нравиться…

Никогда не был скотиной, равнодушно использующим женщин лишь для плотских утех, но

почему-то после Маринки стал таким. Эгоистичным,

бездушным. Совершено бесстрастным к их надеждам, попыткам, мотивам,

интересам. Он даже не водил их домой – тащил в какую-нибудь

гостиницу.

Не любил он никого, кроме нее. Чувства к ней затмили все. Потому и помнил те дни с

кристальной ясностью, что испытывал тогда бешеные

эмоции. С ней все было на грани. Всегда на десять из десяти, каждая минута –

взрыв мозга. Ярко. Нервно. В те дни успел и ревность

почувствовать, и страсть. Беспокойство, ярость, нежность, тепло. А когда все разрушилось,

осталась только ненависть. Ненавидел ее тихо. Без

надрывного крика и обещаний отомстить. Ненавидел надломлено, разочарованно. До этого

не понимал, почему говорят: от ненависти до любви

один шаг. Как можно ненавидеть ту, которую когда-то любил? Как можно полюбить ту,

которую ненавидишь? Можно. Ненависть, рожденная

безысходностью и отчаянием, была неотделима от любви, она привязала его к

Маринке навсегда. Его ненависть была не от презрения. Его

ненависть была от невыносимой боли.

– Мариш, скажи…

– Что?

– Ты бы уехала тогда без меня, если бы получилось?

– Нет. Не уехала, не смогла. Если бы смогла, то не звала тебя с собой, – ответила Марина без

раздумий, припомнив, что, кажется, говорила ему об

этом. Но она ему это еще сто раз повторит, а потом еще сто. И тысячу! Что никуда бы без

него не уехала.

Он вздохнул. Провел кончиками пальцев по ее спине и одернул руку.

– Серёж, а как Витя? Как у него дела?

Никогда до этого про Савина не расспрашивала. К слову не приходилось. Разговоры

замыкались только друг на друге, касаясь самых узких тем.

– Хорошо, – улыбнулся Мажарин. – Витя женился, дочке четыре года.

– Как жену зовут?

– Олеся.

– Олеся? – удивилась Марина. – Та самая?