Джеймс Кунстлер - Большие каникулы Мэгги Дарлинг

Уйдя со съемочной площадки, она какое-то время дышала свободнее, но затем изморось перешла в неприятный холодный дождь. У Мэгги разболелась голова, она почувствовала себя опустошенной, и ей совсем не хотелось ехать на Мурано. Мэгги попросила водителя катера развернуться обратно и отвезти ее к палаццо. Она вошла в спальню с чувством удивительного облегчения и увидела Свонна, охваченного с боков все еще гладкими, цвета жженого сахара ногами Регины Харгрейв.

Они оба не слышали, как вошла Мэгги. После недавних событий она стала менее впечатлительной и теперь, словно завороженная, неподвижно наблюдала за этим необычайным спектаклем, и не без некого веселого возбуждения. Не потому только, что это было замечательное артистическое представление. Из всего происходящего исходил ясный свет освобождения от того, что она сейчас расценивала как унизительный и чудовищный эпизод предательства самой себя.

— О черт! О боже! О чтоб тебя! — беспрерывно восклицала Регина, как бы ставя восклицательные знаки на верхушках своих оргазмических ощущений. Глаза ее вылезли из орбит, когда она заметила Мэгги, стоявшую в дверном проеме. Свонн, бывший сверху, продолжал долбить, пока Регина буквально не стукнула его по лбу, после чего сначала он как баран тупо уставился на нее, а затем, следуя за ее взглядом, с выражением детского ужаса — на Мэгги. С дрожащими коленками, но с парящими надеждами Мэгги прошла через спальню к небольшому зачехленному креслу кораллового цвета и спокойно уселась в нем. Возможно, всего лишь во второй раз за десять лет ей захотелось сигарету, чтобы сильнее ощутить этот благодатный момент.

— Ну что я могу сказать? — произнесла она со вздохом, стараясь не показаться довольной.

— Я — отвратителен! — воскликнул Свонн, принимая позу раскаяния. Он сел на край кровати и обхватил голову руками.

— А я — шлюха, которой нет равных, — сказала Регина, натянув на себя простыню, но только до живота.

— Простишь ли ты меня? — пробормотал Свонн.

— Она никогда не простит тебя, жиголо, — сказала Регина. — Я бы не простила.

— Мне, право, неловко, — сказала Мэгги. — Но что, если я еще здесь похожу и соберу кое-какие вещи?

— О боже! — захныкал Свонн. — Что я наделал!

— Позволь мне объяснить тебе кое-что, Свонни, — начала Регина. — Мы, кинозвезды, как, впрочем, и вы, звезды музыкальные, или кем ты сейчас являешься, каким-то гибридом, я думаю, мы, артисты, в глазах публики — народ особый. И у нас есть разрешение от общества, данное по умолчанию, вести себя по-особому, как когда-то вели себя античные полубоги. Мы выражаем фантазии масс. Они ждут от нас этого. Обычные нормы морали на нас не распространяются. В эти дни мы в буквальном смысле чуть не совершили убийство. Ты понимаешь, о чем я, Свонни? Мы просто ведем себя так, как нам положено. Ох, Мэгги, дорогая Мэгги Дарлинг, ты, кого я обожаю, ты не должна принимать все это на свой счет. Мы просто делаем то, что нам положено делать.

Свонн спрыгнул с кровати и распростерся у ног Мэгги.

— Мамочка, дорогая. Прошу, не покидай меня.

— Он тебя тоже мамочкой называет? — спросила Регина, зажигая сигарету.

— Да, — ответила Мэгги без какого-либо смущения или сожаления. — Можно и мне одну?

— Конечно. Извини, пожалуйста. Сейчас курить стало немодно. Никто больше не курит.

Мэгги обошла распростертого ниц Свонна, чтобы взять сигарету из протянутой ей пачки.

Он потерял мать во время какого-то ужасного террористического акта, — сказала Мэгги, выдыхая облако дыма.

Стоны Свонна стали походить на звуки, издаваемые на дыбе.

— Какая чушь. — Регина поднялась с кровати и гордо прошла по всей комнате к тому месту, где, свернувшись в клубок, лежал Свонн. Мэгги просто умирала от желания узнать, как ей удалось сохранить такую превосходную фигуру. Пластическая хирургия? Имплантанты? Гормоны? Все вместе и степ-аэробика в придачу, никаких сомнений. — И ты рассказал ей эту сопливую историю, дешевка ты вонючая? — сказала Регина, ударив Свонна ногой в задницу достаточно сильно, чтобы меж его всхлипываний прорвался негромкий крик. — Чтоб ты знала, его предки живы и здоровы. Живут в Уэст-Уайкомбе. Отец — ветеринарный хирург, а та, которая выносила и родила его, — Регина сделала паузу для драматического эффекта, — разводит гибридные розы для Королевского садового общества. Он тебе весь сценарий рассказал? И про бега жуков, и про малайских террористов, устроивших взрыв, и про парализованного отца, и про отвратительную квартиру в Спиталфилдс?

— Да, ну и что?

— Да все — вранье. Ты ничтожный мальчишка!

— Извини, — застонал Свонн. — Мне так стыдно.

— Ах, замолчи.

— Вы раньше были любовниками, да? — спросила Мэгги, когда неизбежная правда в конце концов дошла до нее.

Регина рассмеялась, хотя и без жестокости.

— Дорогая, дорогая Мэгги. А как ты думаешь, почему он получил эту роль? Заказать тебе билет домой?

— Было бы очень мило с твоей стороны, Регина, — сказала Мэгги, переступая через Свонна, чтобы собрать свои лосьоны и кремы с туалетного столика, стоявшего рядом. — А я пока соберу свои вещи.

Было очень жалко, что ей пришлось узнать обо всем этом из газет. В аэропорту Кеннеди было семь часов вечера, когда она уселась на заднем сиденье нанятого для нее лимузина с «Нью-Йорк таймс» в руках. Ее не было в стране всего пять дней, во время своей «венецианской интерлюдии» она не смотрела и не читала никаких новостей об Америке, поэтому, пока машина мчалась на север, в Коннектикут, сквозь весенние сумерки, она впилась глазами в газету. На Амуре было все то же самое между китайцами и русскими. Сепаратисты северо-западного побережья Тихого океана («Деревянные головы») взорвали административное здание Национальной лесной службы в штате Вашингтон, рядом с дамбой в каньоне Гранд-Кули. Тед Тернер сделал попытку силовым нажимом вернуть одноименную телевизионную компанию, которую он продал «Тайм Уорнер» несколькими годами ранее. («Привлекательный малый этот Тед, — заметила про себя Мэгги, — к тому же в последнее время доступный».) Статистический показатель безработицы в стране достиг двенадцати процентов. Мегаконгломерат «Морган Чейз-Флит-Ситибанк» вскоре может быть поглощен ультраконгломератом «Дойчехаусойробанк», получившим контроль над Аргентиной во время дефолта несколько месяцев назад. «Шайка делового обеда» нагло ограбила рестораны «La Cote Basque» и «Zoe» в один и тот же полдень. Заголовок в разделе «Метро» сообщал: «В деле о стрельбе на Паркуэй нет подозреваемых».

Мэгги поднесла газету ближе к глазам и подстроила гибкую лампу. Единственным погибшим в результате второй перестрелки на Меррит-Паркуэй, в ходе которой было ранено пять человек, был Роберт Дипиетро, пятидесяти семи лет, из Ботсфорда. Дипиетро был отключен от системы жизнеобеспечения после двух дней, проведенных в госпитале Святой Сесилии в Стэмфорде. Мэгги пошатнуло вперед, и она стала искать, за что можно ухватиться. Мир закружился, и огни на встречной полосе, казалось, пронизали ее насквозь. Она поняла, что учащенно дышит, и постаралась успокоиться, подсчитывая каждый вздох. Но ей никуда было не уйти от осознания того, что ее главный садовник и дорогой друг, Боб Дипиетро мертв. Убит! Еще одна статистическая единица в замедленном американском холокосте. Гнев и ужас пробежали по ее телу, как электрический ток. Автомобиль был одной из этих глупых длинных машин, и это все, чем она могла сейчас воспользоваться. Водитель был отделен от пассажирских мест стеклом. Ей крайне необходимо было с кем-то поговорить, и в то же время она боялась показаться лишившейся рассудка. С обеих сторон заднего сиденья стояли телефоны, она потянулась за одним из них и начала нажимать на кнопки, тяжело дыша.