Татьяна Алюшина - Тот, кто назначен судьбой

И при всем том, что Стеша отлично и вполне отчетливо понимала всю опасность, что воплощал в себе этот человек, и предполагала, какими именно способностями он обладает и что может, она испытывала рядом с ним невероятное спокойствие и какое-то так и не понятое ею до конца глубокое доверие и тепло.

Тимофей внимательно наблюдал за девушкой все время, подозревая, что действие препарата может закончиться слишком быстро. Штука эта, конечно, сильная и неплохо себя показавшая в полевых условиях, но девочка была слишком измотана физически и морально, и насколько ее хватит, вопрос.

Но Степанида дала ему еще один повод для глубокого удивления и честного уважения. Невысокая, среднего росточка, худенькая, обвешанная рюкзаками спереди и сзади, казавшимися больше ее самой, но упорно, шаг за шагом, все шла и шла вперед, опустив голову, глядя под ноги, встав в один ритм и не отвлекаясь ни на что другое, сосредоточившись только на одной цели – идти вперед.

Ну надо же какая девушка, а!

Еще когда они собирались, он отметил поразительный факт – она ни о чем с ним не спорила и спокойно выполняла то, что он говорил, – деловито, сноровисто, без лишних вопросов. Его просто притормозило от такого поведения, что-то из серии «невозможное возможно». Даже болеющая женщина, уставшая сверх всякой меры, все равно не перестает выступать за свои исключительные права, равные с мужчинами, и рулить в одиночку ему не позволит. А эта, как хороший солдат, только честь не отдает и не произносит сакраментальное «есть!».

Или ей совсем так плохо, что ни до чего уж и дела нет и все пофиг, что вряд ли, или тут нечто совершенно иное.

Да! Непростая девушка на первый взгляд, да и на второй тоже!

Рано или поздно заканчивается все, а продолжительность действия того коктейльчика, что он ей вколол, закончилась хоть и позже, чем Тим предполагал, но таки закончилась и как-то резко. Девушку вдруг повело из стороны в сторону, ноги у нее начали заплетаться, и, сделав еще несколько шагов, она остановилась и привалилась к стволу большого дерева.

– Кажется, все, – прохрипела она виновато.

– Ничего! – подбодрил Тимофей. – Вы и так сделали больше, чем могли, вы большая умница! Я горжусь вами.

– Спасибо, но это нам вряд ли поможет, – прикрыв обессиленно глаза, пожалела она.

– Так! – распорядился Тимофей. – Снимайте рюкзаки и устраивайтесь поудобней.

– В каком смысле? – открыла она глаза, умудрившись выдать эмоцию удивления.

– В прямом, – опустив волокуши на землю, Саргин встал напротив нее, – прислоните малый рюкзак к дереву, садитесь на него и ждите меня. Вот, – он достал из-за пояса ее пистолет, – держите это при себе и изо всех сил старайтесь не заснуть и не отключиться. Это ваше задание.

– А вы что? – Она, недоумевая, взяла у него пистолет.

– До избушки немного осталось, пара-тройка километров, может, чуть больше. Я отнесу дядю Мишу туда и вернусь за вами.

– Да вы надорветесь от таких нагрузок! – возмутилась Степанида, аж взбодрившись немного. – Вам тоже следует отдохнуть, и уже давно! Почему мы привала ни разу не сделали?

– Все нормально, Стеш, – вдруг нежно назвал он ее сокращенным именем, шагнул вперед и успокаивающе погладил по щеке. – Останавливаться нельзя было, вы бы не смогли идти дальше, не поднялись бы просто, да и мне стало бы намного тяжелей. Вот еще что. – Он полез в карман и достал оттуда небольшой полиэтиленовый пакетик с орешками и курагой и протянул ей. – Подкрепитесь. Ну все, я пошел, – и, подхватив снова концы волокуши и надев «постромки», уже повернувшись, чтобы идти, посмотрел на нее и предупредил еще раз: – Не спите! Следите за обстановкой, пистолет держите на коленях. Мало ли кто на вас тут выйти может. Держитесь.

Она таки чуть не заснула. Сидела, таращилась вокруг, крутила головой, жевала, как резину, потерявшие отчего-то вкус орехи с курагой и повторяла про себя, как мантру: «Нельзя спать! Нельзя!»

Потом что-то напевать под нос принялась и даже попробовала встать и пройтись немного – ноги подгибались, и Стеша поспешила снова усесться на рюкзак. И тут ее начало клонить в сон совершенно неудержимо! Как в смерть безысходную! Не преодолеть! И что она только ни делала: и пела, вставала-садилась, разговаривала с собой – глаза закрывались, и все, и сознание уплывало полностью.

И Степанида свалилась со своего насеста набок и ударилась виском об упавший впереди нее пистолет, придя в себя от резкой боли, подскочила и громко выругалась:

– Егорьевский же тракт!! – самое страшное ругательство, которому научила ее в детстве, лет в пять, подруга, услышавшая его от кого-то из взрослых.

Встала и начала ходить вокруг дерева, разминая отказавшиеся слушаться мышцы. Она бы и матом завернула от обиды и усталости, но не любила это дело и применяла в совсем уж крайнем случае. Отчего-то ей казалось, что сейчас не такой уж и край и есть еще большая надежда на оптимизм.

Надежда эта пришла часа через полтора в лице Тимофея Саргина.

– Ну, как вы тут? – весело спросил он, словно не таскал несколько часов подряд на себе тяжелое бесчувственное тело, а пробежку легкую по лесу совершал, грибочки-ягодки собирая.

Присмотревшись к нему, Степанида поняла, что устал Тимофей вполне реально, судя по несколько побледневшему и осунувшемуся лицу.

– Ничего, я немного размялась. Могу теперь и рюкзак понести.

– Понесете, – кивнул с улыбкой он. – Только маленький.

И быстро водрузил ее большой рюкзак на себя, помог девушке надеть рюкзак Куликова и, взяв за руку, довольно ходко повел за собой.

И Степанида даже как-то воспряла духом и силами, когда они наконец добрались до избушки, и принялась с любопытством ее осматривать.

Перевалочная изба была простой, небольшой, но добротной и крепкой. Ее поставили в одном световом дне пути от кордона и деревни для ночевок охотников и рыбаков, местных жителей, отправившихся по грибы-ягоды, ну и туристов. По неписаному правилу любой мог воспользоваться гостеприимством избушки и всеми ее запасами, но обязан потом их восполнить и даже добавить что-то от себя, не говоря уже о нарубленных и приготовленных дровах.

Дровник с поленницей и два открытых загона для лошадей с кормушками притулились у задней стены дома под удобной крышей.

В избе же все было просто и функционально. Небольшие сени с горкой сухих дров у стены и несколькими ведрами в углу: два проржавевших с крышками, видимо, выполняющих функцию туалета, на полу, и пара сложенных один в один с коромыслом рядом, для воды, на лавке у стен. Из сеней через низковатую, обитую плотным утеплителем дверку – вход в единственную большую горницу.

У правой от порога стены – кухонный закуток с утварью, шкафчиками с посудой и запасами и русская печь с лежанкой, у входной стены – большая вешалка и полки для одежды, обуви и вещей с двух сторон. У левой стены – длинные широкие лавки, такие же и у правой стены, дальше печи. Лавки с простым секретом – они разворачивались по типу складных столиков в купе поезда, ставились на упоры и превращались во вполне широкие лежачие места.