Наталия Миронина - Завтрак для Маленького принца

Свою жертву я приметила еще издали. Ледогоров, владелец огромной строительной компании, появился одним из первых. Не знаю, зачем мне понадобилось ставить свой первый коммерческий эксперимент над человеком, который терпеть не мог все эти «инсталляции», перформансы, странные полотна с кусками газет (выдумка старая как мир, но тем не менее часто эксплуатируемая), приклеенными стаканами, оловянными кружками и прочей утварью. Наверное, мною двигало все то же желание испробовать что-то сложное, плохо поддающееся.

– Добрый вечер, Семен Матвеевич, – поприветствовала я его. Спутница Ледогорова, бессловесная дамочка, войдя, сразу же повернула в сторону накрытого стола. «Отлично!» – обрадовалась я. У меня всегда было подозрение, что лидером в паре является именно дама, внешне скованная и тихая.

– Да уж, – со значением пробасил Ледогоров, – добрый.

Он оглянулся, и его взгляд уперся в стену с грязными пеленками.

– «Истоки», автор Маркелов. Семидесятые двадцатого века. Ну, помните, Большая Грузинская, осенняя выставка. Высоцкий там пел, – небрежно кивнула я в сторону пеленок, искусно впечатанных масляными красками в серый холст.

– А вы, стало быть, помните? – с усмешкой спросил умный Ледогоров.

– Нет, конечно. Но читала.

– А я даже не читал. Но то, что видел в книжках, было намного лучше. Красивее.

– Вы любите красивые картины, я это уже поняла. Но тогда что вы хотите найти у нас, в нашей галерее?

– Здравый смысл. Я, видите ли, оптимист и всегда надеюсь. У вас приятно, но с картинами беда. Все надеюсь, что однажды вы поменяете концепцию или кто-нибудь из ваших, еще здравствующих, авторов напишет букет обычной сирени. Ну, знаете, так, чтобы цветочек к цветочку и тот счастливый, с пятью лепестками, сразу бросался в глаза. Вот если такое будет – куплю сразу. За миллион рублей. Обещаю вам.

– Ну, это скорее не приобретение, а поступок. Акт, жест и прочее.

– А хоть бы и так?! Чем он плох?

– Всем хорош. Не могу не согласиться. Я бы тоже здесь ничего не купила. Просто из принципа. – Я незаметно посмотрела, не появилась ли спутница Ледогорова на горизонте.

– А у вас что за принцип?

– Не люблю, когда дурачат. Морочат голову когда, тоже не люблю. Я – архитектор. Вы же понимаете – стройность, расчет, мысль. Все очень продуманно, реально, практично. Можно любоваться, можно пользоваться.

– Да, вам здесь не просто! – Ледогоров посмотрел на меня внимательнее.

– Работа. Но все равно иногда примеряешься – купил бы, не купил бы, хотел бы в доме повесить, не хотел бы.

– Это да. Я, кстати, тоже иногда этим балуюсь. Вот, например… – Ледогоров обернулся.

– Пеленка, – услужливо подсказала я.

– Не приведи господь! – Ледогоров чуть ли не перекрестился.

– А с другой стороны, на контрасте можно сыграть. На общем классическо-реалистическом фоне такая вещь будет вполне забавно смотреться.

– Но не платить же за «забавно» такие деньги!

Я даже не ожидала, что он так быстро сдастся. По всем приметам торгов, когда покупатель заговаривает о цене, начинает ее обсуждать – это, во-первых, означает, что он располагает суммой для покупки и, во-вторых, реально взвешивает «за» и «против» возможной сделки. И теперь только от продавца зависит результат. Очень важно не давить, не настаивать, а подвести клиента к тому, чтобы он сам принял решение.

– А какие «такие»? – Я изобразила удивление такой мелочностью собеседника.

– Ну, поди тысяч пятьсот? – Ледогоров уже полностью повернулся к «пеленке».

– Двести. Это только потому, что родственники спешат продать, уезжают.

– Это цена художника «второго ряда» девятнадцатого века. Ну, допустим, за этюд, маленький пейзажик. Хотя вы правы, при нынешних аппетитах двести – это действительно не так много…

«Еще бы, – подумала я, – после миллиона за кисточку сирени, это – копейки».

– Если хотите, я при случае вам что-нибудь подберу. Этакое, «тихонькое», реалистическое… К вашей большой коллекции подобных вещей, это будет не очень сложно…

– А ее посмотреть-то можно? Поближе, пеленку эту потрогать… А то вдруг там какашки настоящие.

– Они тогда пахли бы, – невозмутимо ответила я, а Ледогоров расхохотался.

– Вы – прелесть! Тут до вас одна дама работала, так я ее боялся как огня. Мне казалось, что она мне печень своими аргументами прогрызает. А вам будто бы и не надо ничего. Только поговорить.

– А так и есть на самом деле. Я в Москве временно. Наверное, скоро уеду домой в Питер, – небрежно бросила я.

– Я почему-то так и подумал. – Ледогоров задержал на мне взгляд. – В вас есть что-то такое… Северное…

Он покачал головой, но продолжения я не услышала. Случайно повернувшись в сторону входа, я увидела Сашу Аверинцева. Он только что вошел, и его сразу же обступили – кто-то был ему знаком, кто-то хотел с ним поздороваться, кого-то ему представляли. Я успела только разглядеть, что он выглядел очень стильно и мужественно – даже его золотистые длинные волосы, которые всегда придавали некоторую изнеженность его облику, сейчас были небрежным дополнением к безусловной красоте лица. Я увидела рядом с ним какую-то девушку, но разглядеть ее не успела – Сашу заслонили чужие спины, а меня теребил Ледогоров:

– А пеленка-то настоящая! Там даже есть ярлык, год и месяц изготовления, а цена стерлась. – Банкир пальцами теребил часть авангардного сюжета.

– Что вы делаете?! – испуганно вскричала я. – Это же шедевр, он в каталогах! Вы понимаете, музейная редкость, у Маркелова вообще картин раз, два и обчелся, спился он. Не успел больше написать! Господи…

– Татьяна, да будет вам, успокойтесь, я чуть-чуть только ее пальцами тронул! Да куплю я эти ваши «Истоки», только не волнуйтесь так…

Пока Ледогоров успокаивал меня, пока я переводила дух от страха, что ветхий исток порвется прямо тут, на холсте, и банкир раздумает купить его, Саша уже освободился от окруживших его людей. Я это поняла, почувствовав его взгляд. На секунду я замерла, уже собралась повернуться к нему, но что-то меня остановило. Что-то вдруг заставило меня как-то особенно улыбнуться Ледогорову, склонить набок голову, а глаза чуть прикрыть ресницами. Я всегда знала, что этот взгляд из-под полуопущенных ресниц делает меня беззащитной и трогательной.

– Что это с вами? Так из-за этой пеленки перепугались. У вас даже лицо какое-то «вязкое» стало.

Ледогоров не оценил моих стараний. Услышав его фразу, я расхохоталась – такой был диссонанс между моими надеждами и реальностью.

– Теперь смеетесь… Только что чуть не падали в обморок от огорчения, а теперь смеетесь… – Ледогоров покачал головой. – Вот я и говорю – нельзя, нельзя окружать себя такими предметами искусства, нарушается нервный ритм. Посмотрите на себя – это потому, что вы целый день проводите среди подобных пеленок.