Дэвид Левитан - Каждый новый день

На кого я не обращаю должного внимания? Чего не говорю из того, что должна была бы говорить Рианнон? Чего я не замечаю, что она заметила бы обязательно? И какие тайные знаки пропускаю прямо сейчас, бродя по запруженным школьным коридорам?

Когда смотришь на толпу, глаз всегда выхватывает из нее знакомые тебе лица, неважно, знаешь ты этих людей или нет. А я смотрю – и не вижу. Точнее, я знаю, что вижу я, но не знаю, что увидела бы она.

Мир вокруг меня – все то же хрупкое стекло.

Вот как это – читать ее глазами.

Переворачивать страницу ее рукой.

Скрещивать ее ноги под столом.

Наклонять ее голову, чтобы волосы падали на глаза.

А вот ее почерк. Так она пишет. Это одна из черт ее индивидуальности, то, чем она отличается от других людей. А вот так она подписывается.

Идет урок английской литературы. Проходим роман «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», который я уже читал. Думаю, Рианнон сегодня хорошо подготовилась.

Я осторожно касаюсь ее памяти, просто чтобы узнать ее планы на сегодня.

Джастин разыскивает ее перед последним уроком и спрашивает, не желает ли она после занятий кое-чем заняться. Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду, и не вижу в этом для себя особой пользы.

– А чем ты хочешь заняться? – с наивным видом спрашиваю я.

Он смотрит на меня, как на слабоумную.

– А как ты думаешь?

– Наверное, домашними заданиями?

Он фыркает:

– Ага. Если хочешь, назовем это так.

Надо что-то придумать. Если бы все зависело от меня, я сказал бы ему «да», а потом продинамил. Но это может отозваться завтрашними разборками. Так что я говорю, что мне нужно отвезти маму к врачу, – у нее проблемы со сном. Такая тоска! Но ее наверняка накачают лекарствами, и она не сможет сама вести машину.

– Хорошо, что ей пока прописывают такую кучу таблеток, – улыбается он. – Мне нравятся таблеточки твоей матери.

Он наклоняется, чтобы поцеловать Рианнон, и мне приходится соответствовать. Просто удивительно: те же самые тела, что и три недели назад, но наш поцелуй тогда, на берегу, и то, что происходит сейчас, – это небо и земля! Тогда касание наших языков было еще одной формой задушевного общения. Теперь же у меня такое ощущение, словно он заталкивает мне в рот что-то чужое и слишком толстое.

– Так что притащи потом этих колес, – приказывает он при расставании.

Надеюсь, у мамы Рианнон есть лишние противозачаточные таблетки. Подсуну ему.

Мы с ней уже побывали на море и в лесу. Теперь отправимся в горы.

Быстрый поиск выдает мне ближайшую возвышенность, куда ходят в походы местные жители. Не знаю, бывала ли здесь раньше Рианнон, но не думаю, что это имеет значение.

На самом деле она недостаточно экипирована для пеших прогулок: ее конверсы выглядят довольно потрепанными. Тем не менее я азартно бросаюсь на приступ горы, прихватив с собой только бутылку с водой и мобильник. Все остальное кидаю в машине.

Сегодня понедельник, и на тропинках практически никого нет. Однако время от времени попадаются встречные путники. Мы киваем друг другу или коротко здороваемся, как обычно приветствуют друг друга люди при встрече в тихом и пустынном месте. Тропы размечены довольно небрежно, а может, я просто не туда смотрю. Я ощущаю крутизну склона мускулами ног Рианнон, чувствую, как учащается ее дыхание. И продолжаю восхождение.

В этот день я решил дать Рианнон почувствовать радость от того, что тебя все оставили в покое. При этом ты не лежишь в апатии на диване, не клюешь носом от скуки на уроке математики, не бродишь в ночи по спящему дому и не чувствуешь себя брошенной в комнате после того, как за тобой в раздражении захлопнули дверь. Этот покой – совершенно особое состояние, оно не имеет ничего общего с тем, что я сейчас перечислял. Ты ощущаешь только свое тело, но при этом сознание не отвлекается. Движешься целенаправленно, но без спешки. Ты в контакте не с кем-то, кто рядом с тобой, а с самой природой. Пот ручьями, все мышцы болят, но ты карабкаешься выше и выше, стараясь не поскользнуться, не упасть, не потеряться, но все равно теряешься в этом прекрасном мире.

А в конце пути – остановка. И взгляд вокруг и вниз. Одолеваешь последний крутой подъем, последние повороты тропы – и оказываешься выше всего на свете. Не сказать что с этой точки открываются удивительные виды. Не сказать что мы покорили Эверест. Но вот мы добрались сюда, на самую вершину, которую не видит никто, не считая облаков, этого воздуха и этого спокойного, ленивого солнца. Мне снова одиннадцать; и мы вместе забрались на вершину того дерева. Даже воздух здесь кажется чище, потому что, когда весь мир у тебя под ногами, дышится полной грудью. Когда рядом нет никого, отдыхаешь душой, полностью отдаваясь чувству единения с природой.

Запомни все это , умоляю я Рианнон, глядя поверх деревьев и стараясь успокоить дыхание. Запомни это чувство. Запомни, что мы добрались сюда .

Я сажусь на камень и отпиваю воды. Я чувствую ее незримое присутствие рядом, хоть и знаю, что она где-то там, внутри. Как будто мы вдвоем сидим на этом камне и вместе переживаем весь этот восторг.

Я обедаю с ее родителями. Когда меня спрашивают, чем я сегодня занималась, я честно отвечаю. Точно знаю, что рассказываю им больше, чем рассказала бы об этом дне Рианнон.

– Похоже, тебе понравилось, – заключает мать.

– В тех местах надо быть поосторожнее, – добавляет отец.

Затем он переводит разговор на свои дела. Значит, мой рассказ просто принят к сведению и воспоминания об этом дне снова становятся только моими.

Я делаю ее домашние задания в своем лучшем стиле. Ее почту я не проверяю: а вдруг там что-то такое, чем она не захотела бы делиться со мной? Не проверяю и свой ящик. Если уж получать почту – то только от нее, такой у меня сегодня настрой. Вижу на ее ночном столике книжку, но даже не открываю: боюсь, что она не вспомнит, что уже читала, и придется ей, бедной, читать по второму разу. Что еще? Ну, пролистываю пару журналов.

Наконец приходит мысль оставить ей записку. Похоже, это единственный способ доказать, что я был в ее теле. С другой стороны, есть сильное искушение сделать вид, что ничего как раз и не было. Тогда можно будет на голубом глазу отрицать все, что она вменит мне в вину, делая свои выводы из смутных воспоминаний, что могут задержаться в ее памяти. Но мне не хочется ее обманывать. Только предельная откровенность поможет мне сохранить ее доверие.

Так что я описываю ей все. В самых первых строчках прошу постараться как можно точнее припомнить прошедший день. И сделать это, не читая дальше, чтобы мой рассказ не подменил собой ее собственные воспоминания. В письме объясняю, что оказаться в ее теле – самое последнее, что могло бы прийти мне в голову. Но я переселяюсь в другие тела не по своей воле и не управляю процессом перемещения. Рассказываю, что делал все возможное, чтобы ни в чем ей не навредить (понятно, это зависело от того, насколько верно мне удавалось оценить ситуацию), и очень надеюсь, что мне это удалось. А уж затем, ее собственным почерком, описываю наш день. Первый раз в своей жизни я пишу человеку, чье тело занимал. Это странное, но очень приятное чувство. Может быть, из-за того, что пишу-то я не кому-нибудь, а Рианнон? Уже то, что я вообще пишу эту записку, – выражение доверия и надежда, что она вызовет ответное доверие, и правдивы должны быть мы оба.