Анна Берсенева - Женщина из шелкового мира

Обернувшись, Мадина встретила внимательный Игорев взгляд.

— Что ты? — спросила она.

— Так. — Он пожал плечами. — Просто любуюсь тобой. Как античной статуей. Ты фантастически красива, Мадо. И загадочна.

— Разве? — улыбнулась Мадина. — Что во мне уж такого загадочного?

— Все. Абсолютно все. Я не могу прочитать ни одной мысли в твоей прелестной головке.

Мадина слегка поморщилась от этих пошловатых слов, но говорить Игорю о своем от них впечатлении не стала. В конце концов, их можно было считать не пошлыми, а просто книжными. Чем-нибудь вроде цитаты из «Ярмарки тщеславия» Теккерея.

— И выглядишь ты потрясающе, — добавил Игорь. — И держишься так, как будто тебя воспитывали… ну, не знаю где… Что-нибудь вроде Итона, только для женщин.

— Вряд ли бывает Итон для женщин! — засмеялась Мадина. — И меня никто специально для таких мероприятий не воспитывал.

— Это я понимаю. Значит, сама воспиталась. Ты, например, обладаешь интуитивным чувством беседы.

— Да. Сама… — задумчиво проговорила Мадина.

Она понимала, что Игорь прав. Он и сам обладал некоторой интуицией, не слишком тонкой, но достаточной для понимания основополагающих вещей. Да и опыт разнообразного общения, тот самый опыт, который она сразу почувствовала в нем, тоже имел значение.

Конечно, она многому научилась за этот год, и научилась главным образом сама. Она впитывала в себя все, что советовала ей Ольга, кроме того, она и вообще стала наблюдательна и подмечала теперь внешне незначительные, но по сути очень даже значимые детали того, как люди здесь, в Москве, вели себя друг с другом, как они одевались, разговаривали. А главное, она умела правильно распоряжаться результатами своих наблюдений и, не подражая увиденному, претворяла их в собственный стиль.

Мадина понимала, почему так легко далась ей та пресловутая стильность, которую многие так и не сумели в себе выработать за целую жизнь. Стильность эта была — свобода. Свобода быть самой собою. Не раскованность — она легко перешла бы в развязность. Не отсутствие комплексов — оно делало человека самоуверенным, и только. Для того чтобы иметь собственный стиль, нужна была вот именно внутренняя свобода, а у этой внутренней свободы должна была иметься прочная основа — самостоятельное мышление. Именно такое мышление наилучшим образом вырабатывается чтением, а в чтении у Мадины не было недостатка.

Кроме того, для такой внутренней свободы надо было обладать независимостью от расхожих мнений, а Мадина как раз и обладала этим качеством в полной мере. Ну могла ли она считать авторитетным мнение какого-нибудь телеведущего-однодневки, или звезды шоу-бизнеса, или модного художника, если с детства привыкла прислушиваться к мнениям Пушкина, Чехова, Толстого, которые разговаривали с нею с книжных страниц так, словно были ее прямыми собеседниками!

Она ни за что не стала бы высказывать эти свои соображения вслух — они прозвучали бы пафосно и пошло, — но для себя знала это крепко и потому всегда чувствовала себя во всеоружии.

Ну и внешность, конечно, имела значение, и немалое. Мадина давно уже поняла, что внешность у нее как раз такая, которая считается красивой именно здесь и сейчас. Во всех ее чертах не было ничего преувеличенного, ничего излишне яркого, чрезмерного; они словно были прорисованы очень тонким и очень талантливым пером. При этом их нельзя было назвать неброскими — любой взгляд они притягивали сразу и не нуждались в усилении.

Раз поняв это, Мадина, и прежде не злоупотреблявшая косметикой, вовсе перестала ею пользоваться. И волосы она теперь не укладывала ни в какую прическу, а просто распускала по плечам. И одежду подбирала соответствующую, очень простую, без изысков. Она только непременно должна была быть очень дорогой, эта одежда, иначе не создавалось правильного ощущения простоты, такой, над которой потрудились очень непростые люди.

Она не понимала, сделало ли все это ее счастливой, и не старалась понять. Но что все это сообщило ей уверенность в себе, она знала точно.

И что эта ее уверенность, для многих недостижимая, притягивает к ней мужчин, Мадина знала тоже. Именно поэтому она не прикладывала ни малейшего усилия для их завоевания и не испытывала ни малейшего огорчения от расставания с ними. Так было с Антоном, и с кинопродюсером, который был у нее до Антона, и еще с одним мужчиной в промежутке между продюсером и Антоном — с тем у нее намечался роман, да так и не наметился, потому что ей вдруг стало с ним скучно…

А вот с Игорем ей скучно не было. В их отношениях еще была неокончательность, и это будоражило воображение.

— Вообще-то мы можем ехать, — сказал Игорь. — Будет еще концерт, но, говорят, малоинтересный. Ты как?

— Как ты, так и я, — улыбнулась Мадина. — Если ты хочешь ехать…

Это были очень правильные для отношений с Игорем слова, но хотя в правильности своей они казались продуманными, Мадина произнесла их спонтанно, не размышляя. Если она и стала расчетлива, то ее расчет не был примитивным.

— Я хочу ехать. — Игорь посмотрел на нее тем взглядом, в котором всегда, с первой их встречи было нескрываемое желание и который так нравился ей. — Очень хочу, Мадо, — с подчеркнутым значением повторил он. — Ко мне?

Все, что имело отношение к ее поступкам или планам, он произносил именно так — не утверждающим, а вопросительным тоном. Он уважал ее поступки и планы и готов был с ними считаться. А она за это была готова отвечать его желаниям.

Это был равноценный и приятный для обоих обмен.

— Да, — ответила Мадина. — К тебе.

Игорь жил неподалеку от нее, на Маросейке. После развода с женой он купил для себя небольшую квартиру в старом доме. То есть это он называл свою квартиру небольшой, исходя из своего социального статуса — владельца заводов, гольф-клуба и пароходов. Мадине же казалось, что три комнаты — это вполне достаточная жилплощадь для одинокого мужчины. Да и по-старинному высокие потолки усиливали ощущение простора.

Она лежала в постели, смотрела на высокий потолок, украшенный строгой лепниной, и чувствовала одну только свободу — полную свободу от всего, что могло бы тяготить ее, тревожить или хотя бы просто беспокоить. Тело ее было удовлетворено, а душа… Наверное, душа была уравновешена; да, именно так. Во всяком случае, она ничем Мадину не тревожила.

Игорь лежал рядом, набросив на ноги легкое одеяло в темном шелковом пододеяльнике. Скорее всего, он чувствовал что-то подобное тому, что чувствовала и Мадина. А может, он чувствовал что-нибудь другое, не могла же она знать о нем такие вещи наверняка.

— Мадо, — вдруг произнес он, — я давно хотел тебе предложить.

— Что, Игорь?

Мадина повернула голову. Его профиль был четко прорисован на фоне окна. Это был правильный, гармоничный профиль.