Анна Берсенева - Женщина из шелкового мира

Все это вспомнилось ей так мгновенно, так отчетливо, что это и не воспоминание уже было, а… Вся ее жизнь это была! И никакой другой жизни у нее не было и быть не могло, и не нужна ей была никакая другая жизнь.

Но какой же болью отдалось в ее сердце, во всем ее существе это воспоминание! Вот именно во всем существе, просто физически отдалось — как будто электрический ток прошел по костям. От этого сильного, по всему телу, удара словно вспыхнуло что-то перед глазами. Ярко осветились желто-алые листья кленов, и иглистые сосновые ветки, и имена, выведенные потускневшим золотом на темной плите… Все, что ее окружало, вдруг перестало быть у нее внутри холодным знанием, а сделалось тем, чем и было всегда, — чувством, ярким, жарким.

Это произошло так неожиданно и оказалось так сильно, что Мадина едва сдержала вскрик. К счастью, оно, это неожиданное ее ощущение, не длилось долго — оно просто не могло долго длиться в такой своей силе.

Мадина вздрогнула и растерянно огляделась, с трудом переводя дыхание. Что это было с нею сейчас, из-за чего это было? Она не понимала. Она не хотела об этом думать!

Быстро повернувшись, оскользнувшись на кленовых листьях — снова обыкновенных, снова потускневших у нее в глазах, — она торопливо пошла к выходу из парка.

Перформанс назывался «Освобождение сущностей». Мадина только вздохнула, услышав это название впервые. Но что поделаешь, хозяин — барин. В данном случае барином был Тим Котлов, изготовивший объекты для перформанса, и оспаривать его взгляд на собственное творчество не представлялось возможным.

Да Мадине и не очень хотелось это делать. Сущности так сущности. Как хочет, так пусть и называет свои создания.

После возвращения из Бегичева она с трудом пришла в себя; ей едва хватило для этого времени, остававшегося до выставки. И все равно — стоя на берегу Истринского водохранилища и глядя на бегущие по воде пенные барашки, она чувствовала себя такой разбитой, будто накануне разгружала вагоны.

— Ты, Мадо, гений организации, — сказала Ольга.

Она стояла рядом с Мадиной и, зябко кутаясь в шиншилловый палантин, тоже смотрела на легкие волны.

— Что я уж такого сделала гениального? — улыбнулась Мадина. — Ты преувеличиваешь, Оль.

— Ничего я не преувеличиваю. У тебя есть чутье и есть способность поймать удачу. Как ты день ветреный угадала, а? Весь же сентябрь сплошная тишь да гладь была. А теперь — смотри. — Она кивнула на водную зыбь. — То-то.

Сущности, предназначенные для освобождения, Тим Котлов привез сюда еще два дня назад. Сейчас, следовало надеяться, они были уже собраны. Но убедиться в этом наверняка было невозможно: Тим никого не пускал в брезентовый ангар, в котором производил сборку; это было его условие.

Народу на берегу собралось немало. Некоторые добрались своим транспортом, но большинство воспользовались заказанным Мадиной автобусом, чтобы без помех выпить потом за здоровье освобожденных сущностей. В ожидании этого события все нетерпеливо топтались теперь на ветру, на широком и ровном поле, которое простиралось от дальнего леса до самой воды.

Ожидание затягивалось.

— Глотнешь, Мадо? — предложил немолодой скульптор, протягивая Мадине серебряную фляжку.

Он являл собою типичный образчик художника, подвизающегося в Ольгиной галерее: бородатый, лохматый, в широкополой шляпе и в тельняшке, виднеющейся из-под засаленного тулупа. Из его фляжки, которую Мадина от холода даже поднесла было ко рту, пахнуло на нее чем-то таким невыносимым, что она закашлялась и, не отпив, поспешно вернула фляжку владельцу.

— Вон они! — вдруг воскликнула маленькая, как птичка, девчонка; она выставляла в галерее «Ольга» свои офорты, довольно профессиональные по технике, хотя по сути и бессмысленные. — Вон, смотрите!

Брезентовый ангар, стоящий посередине поля, сначала разошелся в стороны, как занавес, а потом сложился и тряпкой упал на землю. И на его месте наконец появились создания Тима Котлова. Это были гигантские, метров по десять в высоту и в длину, существа, напоминающие животных. Они стояли в чистом поле стаей, словно боялись неожиданно открывшегося вокруг пустого пространства. Один из них был похож на оленя, другой на льва, третий на паука. Но сходство это было лишь самым приблизительным, вообще же это были существа вот именно фантастические. Они покачивались на высоких ногах, готовые сорваться с места.

— Вот это да! — воскликнула девчонка. — Ой, правда же сейчас побегут! А я не верила!

Восторг, прозвучавший в ее голосе, был так по-детски чист, что Мадина невольно улыбнулась. Ей сразу же понравилась эта девочка, умевшая, оказывается, так просто радоваться необычностям жизни, и сразу стало понятно, что все проникнутые ложной многозначительностью офорты, зачем-то этой девочкой изготовляемые, ничего о ней не говорят.

— Ветер, ветер! — Девочка подпрыгивала на месте и махала руками, словно надеясь вызвать таким образом ветер. — Ветра мало!

Но ветра было достаточно. Он дул ровно и сильно, продувал поле насквозь. И фантастические животные подчинились наконец его силе. Сначала медленно, будто нехотя, а потом все быстрее они стали переставлять свои высокие конечности и двинулись по полю. Они двинулись в разные стороны, хотя ветер был на всех один. Это было удивительно и к тому же очень красиво, потому что оказалось, что все они разного цвета. Лев был зеленый, а олень синий, а тот, желтый, который показался Мадине пауком, теперь напоминал солнце — то самое, которое, раскинув лучи-шаги, приходило на Акулову гору к Маяковскому. И это солнце шагало вперед, отталкиваясь лучами от палевой осенней травы.

Лев, олень, солнце, еще кто-то длинношеий, вроде жирафа, — все они набрали скорость и неслись теперь по полю плавно и стремительно.

— Да-а, неслабо… — протянул у Мадины за спиной кто-то, видимо не такой восторженный, как девочка-офортистка. — Интересно, кто их остановит?

— А никто их не остановит! — не оборачиваясь к нему, весело ответил бородатый скульптор. — Так и будут бежать, пока не устанут. Освободили же их, ну, они и бегут. Молодец Котел! Лучшая его идея.

Мадина была с этим согласна. Впервые за все время, которое работала в галерее, она испытывала какие-то непосредственные чувства — волнение, изумление.

Хотя, правда, такого восторга, как прыгавшая рядом с нею девочка-художница, она испытывать все же не могла. Словно препятствие какое-то было поставлено у нее внутри. Оно было того же рода, что и тусклая пленка, затянувшая для нее картину мира. Да, именно так — тусклая пленка. Она появилась так незаметно, что Мадина этого даже не осознавала. До тех пор, пока два дня назад эта пленка на мгновение не содралась с ее души воспоминанием…