Анна Берсенева - Женщина из шелкового мира

Но ведь только на мгновение. А теперь все стало по-прежнему.

Разноцветные сущности плавно неслись по полю. Она еще несколько минут посмотрела им вслед, а потом повернулась и пошла к машине, рядом с которой курила Ольга.

— Ну как тебе? — спросила Мадина, останавливаясь рядом с нею.

— Отлично, — кивнула Ольга. — Эффектные вышли зверюшки. И на фотках хорошо будут смотреться, и на видео. Тим их уже отснял.

— Когда же он успел? — удивилась Мадина. — Я его даже и не видела.

— Да у него тут пять камер установлено. Отснял со всех точек. Послезавтра все отпечатает, и можем выставку открывать. Роскошная получилась акция, спасибо, Мадо.

— Не за что, — улыбнулась Мадина.

Каким все-таки будничным казалось ей все это… И холодная зыбь водохранилища, и ветер, и поле с несущимися по нему странными созданиями. Ведь все это, по сути, было необычно, фантастично и должно было производить очень сильное, просто-таки фантасмагорическое впечатление. Но на нее производило — обыденное. А почему, Мадина не знала.

По Ольгиному виду тоже нельзя было сказать, что она воодушевлена. Словно бы услышав Мадинин безмолвный вопрос, она сказала:

— Жаль. Кончилось всё.

И замолчала, ничего больше не объясняя.

— Что — всё? — спросила Мадина.

— Да всё — всё. Радость, восторг. Правда, и горе тоже кончилось. Вообще — чувства. Как-то прошла способность их испытывать.

— И… теперь что? — осторожно спросила Мадина.

— И ничего теперь, — пожала плечами Ольга. — Как-то, знаешь, оказалось, что просто ничего. Неужели это уже навсегда? — спросила она с недоумением.

Непонятно кого спросила. Саму себя, наверное.

«Охлажденны лета, — подумала Мадина. — Вот это они и есть. Когда-то я уже думала так… Когда, почему? Не помню! Ничего я о себе прежней не помню. Значит, и мои чувства тоже прошли. Это правда».

В отличие от Ольги, которая говорила об этом своем состоянии с одним лишь недоумением, Мадине стало страшно. Неужели и у нее вот это навсегда? Вот это вот холодное спокойствие — там, где должно быть волнение, радость, даже страсть?

«Надо Игорю позвонить, — подумала она. — Да, я же обещала ему позвонить, как только буду знать, когда освобожусь».

Но звонить Игорю не хотелось. Да пока, наверное, и рано было ему звонить. Ведь предстоял еще пикник по случаю освобождения сущностей, и неизвестно было, сколько он продлится, а присутствовать на нем Мадина должна была до конца, потому что отвечала за его проведение.

У края поля, на берегу, уже были расставлены длинной вереницей столы. Официанты накрывали их скатертями, откупоривали бутылки, расставляли закуски. Все это Мадина заказала заранее, и все происходило теперь вовремя, без промедления.

Присмотревшись, она увидела, что вдоль столов быстро идет приземистый, коренастый мужичок. Это был виновник торжества и освободитель сущностей Тим Котлов.

— Мадо! Ольга! — закричал он издалека. — Роскошь, а? Гигантская идея, и сделано грандиозно!

— Поздравляю, Тим, — сказала Мадина, когда Котлов подошел поближе. — Все действительно получилось необыкновенно. И всем понравилось.

— А!.. — махнул рукой Котлов. — Всем!.. Художник сам свой высший суд, как известно. Но сегодня я доволен. Одно жаль — развернуться тут негде моим зверюшкам.

— Ну почему? — возразила Ольга. — Большое ведь поле. Смотри, просторы какие.

— Это разве просторы? — поморщился Котлов. — Вот в Забайкалье я недавно был, там просторы. Прям как в песне, ей-богу, — дикие степи. И вообще дикость такая, что дух захватывает. — Он покрутил головой то ли с восхищением, то ли с опаской. — Я там приятеля встретил, так не знал, не то завидовать ему, не то оплакивать его надо.

— Чего его оплакивать? — усмехнулась Ольга. — Живет себе в своих диких степях и счастлив. А перевези его в Москву, запьет, и все. От перемены ритма жизни.

— Да он же не из степей сам, — сказал Котлов. — Наш, московский. Обычный такой был мальчишечка. «Полиграф» окончил, дизайнерствовал. Потом анимацией увлекся. Ну, мультики на компе рисовал, — пояснил он Мадине, видимо заметив, как переменилось ее лицо — побелело, глаза расширились.

— Как же он в диких степях оказался, твой мажорчик? — поинтересовалась Ольга. — Он, часом, не буддист? Медитирует, наверное, под звездным небом. Чакры вычищает.

— Да вроде он этими делами не увлекался, — пожал плечами Котлов. — Он вообще самый обыкновенный был. Такой… Ну, как все они. — Он презрительно повел рукой, изображая нечто неопределенное и легковесное. — Черт его знает, чего ему в Забайкалье понадобилось. Зачем-то живет же. Опростился, может. Или бабу красивую нашел, — хмыкнул он. — Хотя как по мне, так они там, на Дальнем Востоке, не очень. Фигурки ничего, а на лицо грубоваты.

— Тебя-то зачем на Дальний Восток занесло? — спросила Ольга.

— Ну так я же художник, — важным тоном объяснил он. — Судьба повела.

— Ой, Тимоша, хоть мне-то не надо… — начала было Ольга.

— Он… кто?.. — вдруг спросила Мадина. И почти выкрикнула: — Как его зовут?!

— Да никто. — Котлов посмотрел на нее удивленно. — Говорю же, обыкновенный он. Зовут, правда, оригинально — Герд. Литовец, кажется. Не то латыш. Эй, Мадо, что с тобой? Ты куда?

На эти его вопросы Мадина уже не ответила. И Ольге не ответила, когда та догнала ее посреди поля.

«По диким степям Забайкалья… — пронзительно звенело у нее в голове. Зачем звенело, почему? — И грустную песню заводит — о родине что-то поет… Как же это может быть?!»

— Что случилось? — повторила Ольга, не отпуская Мадинину руку. — Господи, да что с тобой?! Ты же сама не своя!

— Этого не может быть! И не надо этого, Оля! — с отчаянием глядя Ольге в глаза, сказала Мадина. — Этого… не хочу! Я не хочу больше входить в эту реку!

Река все тянулась и тянулась вдоль дороги, неизменная, долгая и унылая.

Здесь вообще все было унылым — холмы, скалы, редколесье. Уныние было сутью этого пейзажа. Особенно ночью — Альгердасу не спалось, он долго смотрел в окно и почувствовал наконец такую тоску, что хоть, прямо по поговорке, волком вой. И только под утро сообразил, почему она его преследовала, тоска эта: за два, три, четыре часа пути не промелькнуло за окном ни единого огонька. Поезд все ехал и ехал по бесконечной Транссибирской магистрали через бескрайние пространства, и ничто в этих пространствах не напоминало о существовании на земле человека. Только степи, скалистые камни да редколесье. Степи, скалы да редколесье. Вот, река потянулась, но и она не внесла оживления в пейзаж.

— Не знаете, как эта река называется? — зачем-то спросил Альгердас.

Будто не все равно ему это было! Да и знает ли этот опухший от многодневной пьянки мужик на соседней полке, как называется река? Заметил ли он ее хотя бы?