Анна Берсенева - Женщина из шелкового мира

Рядом с ней стоял мальчишка лет восьми, наверное, брат, во всяком случае, похож он был на нее как две капли воды и смотрел тоже исподлобья, из-под такой же длинной белой челки, и с такой же непонятной дерзостью.

— Парень, — повторила девчонка, как только Альгердас обернулся, — ты с этого поезда?

Никакого обещания вообще-то не было в ее голосе, просто он был хрипловатый — видимо, прокуренный. И вопрос она задала глупый до изумления. Поезд на платформе стоял единственный, Альгердас явно не напоминал местного жителя, и кем же еще он мог быть, как не пассажиром этого поезда?

— С этого, — все-таки ответил он.

— А с какого вагона?

Зачем ей знать, из какого он вагона, было вовсе уж непонятно.

— Ну, из того.

Он кивнул на свой последний вагон.

— О! — обрадовалась она. — Дальше, значит, вместе поедем. — И тут же спросила: — А ты мне вещи в поезд занесешь?

— Какие вещи? — спросил он.

— Так мои, какие еще? Чемоданы у меня тяжелые. Вон там. — Она кивнула в сторону станционной хибары. — Занеси, а?

Несмотря на хрипотцу, говорила она все же как-то… не похоже на свою внешность. Точнее, речь-то у нее как раз была обычная, как у всех здесь, а вот внешность не была похожа на речь.

Альгердас легко схватывал особенности человеческого облика, а потому сразу, еще в начале пути, заметил, что женский тип на Дальнем Востоке отличается от того, к которому он привык. Чересчур простонародной была внешность здешних женщин, причем это не зависело ни от возраста их, ни от образования, ни от образа жизни. Мужчинам эта простонародность была присуща тоже, но выглядела она органично: у них просто была внешность охотников и рыболовов. А вот женщинам здешним, даже при правильных чертах лица, слишком явно недоставало миловидности.

Всем здешним женщинам, только не этой. Эта была просто красавица, и непонятно было, как она — точнее, наверное, не она, а какие-нибудь ее предки — оказалась в здешних местах.

— Ну так чего? — повторила она. — Сходишь за чемоданами? Все равно ж в твой вагон нести.

Просьба была дурацкая. Но что на нее можно было ответить? Нет, не пойду за твоими чемоданами, потому что не знаю, сколько поезд здесь простоит, опоздать боюсь? Так ведь ей и самой в этот же поезд надо, она-то опаздывать не собирается. Да и вообще, Альгердас не привык размышлять над просьбами, с которыми к нему обращались. И евангельская фраза о том, что просящему у тебя следует дать, когда он впервые ее услышал, показалась ему само собой разумеющейся; он и без Евангелия так всегда и делал.

— Ну, пошли за твоими чемоданами, — сказал он.

— Сходи с Лешкой, а? Он тебе их покажет, — тут же предложила она. — А я пока проводнице билет покажу.

Почему нельзя показать проводнице билет в тот момент, когда будешь уже входить в вагон, было непонятно. Но за три минуты общения с Альгердасом эта девчонка и не произнесла ни одного разумного слова. Видно, таков уж был способ ее мышления — вне логики.

Как бы там ни было, а препираться с ней было некогда. Да и не все ли равно, кто укажет ему на ее чемоданы?

— Пошли, — позвал он мальчишку.

Тот молча пошел рядом с ним к станционному строению.

Теперь, в начале весны, на улице уже не было холодно, но состоящее из единственной небольшой комнаты здание почему-то было набито людьми так, будто за окном стоял трескучий мороз и все они поспешили здесь укрыться. И накурено было — хоть топор вешай.

В сплошном дыму и тесноте маячили людские силуэты и витал запах перегара.

— Ну, где ваши чемоданы? — спросил Альгердас.

Ему никто не ответил. Оглядевшись, он увидел, что мальчишки рядом нет.

«Черт! — подумал он. — Понесла же меня нелегкая! Сколько времени зря потерял».

Зачем понадобился беловолосой девице этот дурацкий розыгрыш, Альгердас не понял, но вдаваться в размышления на эту тему не стал. Не все ли ему равно, в конце концов, зачем и почему совершает те или иные поступки безбашенная девчонка? От скуки, наверное, от чего же еще? Он быстро пошел к выходу из тесного помещения.

Но до двери дойти не успел. Дорогу ему преградили два парня.

— Ты куда? — спросил тот из них, который был помоложе и на котором были спортивные штаны.

Несмотря на эти пузырящиеся на коленях штаны, по всему его виду, да и по виду его спутника было понятно, что оба они не пассажиры поезда, а местные жители.

Не отвечая на его вопрос, Альгердас обогнул парня сбоку, чтобы пройти к выходу.

— Ты чё, не понял, чё ли? — произнес второй, уже не в спортивных, а в камуфляжных штанах. — Стой, тебе сказали!

Все дальнейшее произошло так молниеносно, что, казалось, не длилось, а случилось одномоментно, как молния. Альгердас успел сделать еще один шаг вперед, и сразу что-то вспыхнуло у него перед глазами, и сразу — померкло. И все это произошло не только очень быстро, но как-то очень буднично, обыденно.

И тьма, сменившая у него перед глазами, да и во всем его существе первую молниеносную вспышку, — эта тьма тоже не длилась. Она просто наступила, и все.

А потом тьма закончилась.

Точнее, сначала закончилась не тьма, а тишина. Альгердас различил во тьме голоса.

— Да не, живой. Глянь, глаза зашевелились.

— Дура ты, Нинка. Как глаза шевелиться могут?

— А вон как. Счас откроются. Еще на него побрызгай.

Сразу вслед за этими словами Альгердас почувствовал у себя на лице брызги. Они попали и на губы, и он судорожно их слизнул — вода была сладкая.

Альгердас открыл глаза. Он сделал это с трудом: от сладкой воды слиплись ресницы.

И сразу же боль пронзила его голову. Он застонал.

— Очухался? — произнес женский голос. — Ну и слава богу. Давай-ка садись. Покрути головой-то, покрути. Ничего? Шею не сломали?

Сознание возвращалось быстро, и его возвращение сопровождалось головной болью. Правда, она, кажется, не усиливалась, а, наоборот, ослабевала — из нее исчезала первоначальная острота.

И тьма рассеялась быстро — он снова видел перед собой сизый сигаретный дым. В этом дыму маячили над ним, сидящим на полу у стены, две крупные женские фигуры. Обе женщины смотрели на него с сочувствием. Одна из них держала в руке бутылку «Фанты».

— Чего ж ты с ними связался-то, а? — спросила она. — Это ж Селивановы братья, шпана известная. Скажи еще спасибо, ножом не пырнули.

— Ну откуда ему было знать, Нин? — возразила вторая. — Он же с поезда. Пристали, видно, Селивановы. А у мужиков же известно: слово за слово, вот и подрались.

— Я с ними не дрался, — с трудом проговорил Альгердас.

Он сам расслышал, как смешно прозвучали эти его слова — будто у несправедливо обиженного ребенка.

«На обиженных воду возят», — зло подумал он.

— Ну, вставай давай, — сказала Нина. — Можешь? А то полы холодные. Сейчас милиционер придет.