Сон Хёнгён - Потомки солнца. Признание Моён

Так прошел год без Сичжина. Выдержала ли она потому, что не давала себе горевать? Воспоминания о романе лежали грузом на ее сердце, тревожа подобно нерешенной задаче. Выходило, что Моён не смогла выполнить последнюю просьбу Сичжина — поскорее его забыть. Их любовь, мучительно краткая и пугающе яркая, успела стать смыслом ее жизни.

Наступила годовщина смерти Сичжина. Страна, которой он отдал свою жизнь, забыла о нем раньше, чем одно время года сменилось другим, но Моён забыть не могла. В ее памяти Сичжин оставался живым; до конца она так и не приняла случившееся.

Несколько дней назад, увидев у Чхихуна буклет о наборе медицинских волонтеров в лагерь беженцев в Албании, Моён без долгих раздумий взяла отпуск, чтобы принимать участие в волонтерском проекте. Казалось, ее подтолкнула невидимая рука. Душу заполнила безрассудная надежда, что на Балканах, возможно, она узнает что-нибудь о возлюбленном.

Забрав сумку с багажной ленты, Моён вышла из аэропорта. Медики, приехавшие трудиться в лагере беженцев, ждали автобуса, сбившись в плотную группу. Несколько человек приветственно помахали рукой. Это были люди, которых Моён встретила, когда работала в Уруке. Широко улыбнувшись, Моён присоединилась к группе.

Вскоре приехал автобус, и люди, собравшиеся с разных концов света, но уже ставшие единой командой, заняли места внутри. Поднимая клубы пыли, автобус затрясся по грунтовой дороге.

Многоголосье заполнило тесное пространство автобуса, пассажиры общались на всех языках сразу. Людей, говоривших на разных языках, объединяли кипящая энергия и страстная преданность делу. Моён была частью этой шумной группы, но ее взгляд не отрывался от окна.

Снаружи то и дело мелькали дома с крышами пастельных тонов и полуразрушенные оштукатуренные здания. Неродной бледный пейзаж. Ничто здесь не свидетельствовало о Сичжине. Моён чувствовала, как внутри у нее все ссохлось и крошится, будто песок.

Мёнчжу вернулась в Урук. Она заступила на военно-медицинскую службу в отряд «Моуру» миротворческого батальона «Тхэбэк». Девушка сама не понимала, бежала ли она от отца или просто хотела быть там, где все напоминало о Тэёне. Напоследок отец сказал ей: «Пусть ты всегда думаешь о нем, я думаю лишь о тебе. Надеюсь, среди мыслей о нем у тебя найдется место для мысли об отце. И прости меня, если сможешь», — и отпустил дочь. Мёнчжу не испытывала ненависти к отцу, но и не спешила решать размолвку. Ей нужно было время.

«Какой вообще в этом смысл?» — подумала Мёнчжу, как только прибыла в батальон «Тхэбэк».

Капитаном отряда «Моуру» был уже не Сичжин, а его заместителем был не Тэён. Вокруг были одни незнакомцы, хоть и одетые в ту же самую форму. Едва распаковав вещи в казарме, Мёнчжу задумалась, не начать ли собирать их в обратный путь. Но девушка знала, что, пока она сама это не преодолеет, пока не выберется из окружающей ее пустоты и печали, ничего не изменится, где бы она ни была. Мёнчжу неподвижно сидела на кровати, пока не утихли вскипающие внутри нее безысходность и отчаяние.

Наутро следующего дня Мёнчжу отправилась в столовую при казарме. Солдаты сидели за длинными столами в ряд по десять человек. Она положила еды на поднос и села за один из столов. Все выглядело новым и необычным, и казалось, она оторвана от других людей, словно ее заперли на необитаемом острове в полном одиночестве. Еда на вкус была как песок, и слезы подступали к глазам — стоит слегка расслабиться, и хлынут водопадом. Мёнчжу на автомате заработала ложкой и задумалась. Тэён погиб. Его нет ни в Уруке, ни в Корее. Она понимала это разумом, но сердцем не хотела принимать. Он вот-вот должен был откуда-нибудь появиться.

Кое-как закончив трапезу, Мёнчжу отправилась на тренировочную площадку. Моуру совсем не изменился. Зеленая трава на площадке, казарма на месте церкви, медицинский корпус — все было таким же, жизнь продолжалась. Если бы не прохладный ветер, то смену времен года можно было и не заметить. Бесснежная зима Урука напоминала позднюю корейскую осень. Мёнчжу запрокинула голову: небо, как и ее душу, затянули густые серые облака. Выдохнув клуб белого пара, девушка развернулась и зашагала в сторону медицинской части, размышляя о том, как было бы здорово, если бы пошел снег.

В лагере беженцев из Албании дела обстояли плохо. Остро не хватало палаток, воды и предметов личной гигиены, иногда было сложно всех накормить хотя бы по разу в день. Большинство детей спали на соломе, которая не защищала ни от холода, ни от сырости. Им приходилось пить грязную воду и перебиваться половиной чашки молока или миской кукурузной каши, которые присылали из миротворческой организации. И конечно, в таких условиях бурно распространялись болезни. Но если еду было достать сложно, то медикаменты — практически невозможно. Лекарств, что присылали в рамках гуманитарной помощи, катастрофически не хватало.

Едва очутившись в лагере, не позволив себе и минуты отдыха, Моён приступила к работе. Она лечила больных, таскала коробки с медикаментами, играла с ребятами в футбол и учила их корейскому, беседовала с врачами-волонтерами, прибывшими из Кореи, и даже разработала лекарство для профилактики инфекций. Тело налилось тяжестью, словно его погрузили глубоко в воду, руки и ноги не слушались. Постоянно клонило в сон, но спать получалось лишь урывками. И все же, несмотря на страшную усталость, на душе стало намного спокойнее, чем было в Корее.

Как-то утром Моён задумала смастерить воздушного змея. Вместе с ребятами она аккуратно резала и красила бумагу, делала каркас из бамбука, обвязывала нитками. Дети, которые поначалу сторонились незнакомцев, увлеклись и ни на шаг не отходили от Моён. Ребята показывали ей своих змеев и хвастались друг перед другом. Измученные страшной бедностью, голодом и жаждой, они впервые за много-много дней смеялись, болтали и шутили.

Наконец змей был готов, и его запустили в воздух. Он поднимался все выше и выше, и дети радостно завизжали. Змей парил в голубых небесах, и душа Моён начала раскрываться. Но стоило взгляду задержаться на одиноком холме посреди равнины, как в душу словно ворвался холодный воздух. Пальцы едва не выпустили нить, а сердце охватили грусть и тоска пустыни. Она лишь на миг позабыла о Сичжине, и вот он вернулся в ее воспоминания, взметнув песчаную бурю.

Человек, целиком отдававший себя делу, всегда на страже справедливости, несмотря на ту грязь, что творили другие. Улыбка никогда не сходила с его лица, даже в самую трудную минуту, — он обещал вернуться целым и невредимым. В голове Моён будто раскрылась папка под именем «Ю Сичжин». Ветер подхватил хранившиеся в ней файлы и унес далеко в пустыню. Горло сдавило, и Моён села на землю. Все слезы, что она так долго копила и подавляла, разом выплеснулись наружу. Она плакала и плакала, пока не заработала рация: