Эмико Джин - Токио. Долго и счастливо [litres]

И вот мы в машине, мчимся по улице в сторону проспекта Маунт-Шаста. Нура объезжает пробку.

– Что ты творишь? Ты спятила! – кричит мама. – О боже, Нура, знай я, какой ты ужасный водитель, ни за что бы не позволила Изуми сесть к тебе в машину. Фары. Пожалуйста, включи фары. – Темнеет. Нура со смехом слушается маму. Водитель оставшейся позади машины вовсю сигналит.

Смутно помню, что случилось дальше. Мы каким-то чудом добрались из пункта А в пункт Б. У съезда на I-5 мы догнали императорскую кавалькаду. На капотах развеваются флаги Японии. Там, в центральном авто, мой отец.

Вытягиваюсь и жму на сигнал. Бип. Би-би-и-ип. Би-би-и-и-ип. В зеркале заднего вида мигают красно-синие огни. Из-за неразберихи движение практически полностью останавливается.

– Съезжай с дороги, Нура, – говорит мама. – Хватит нарушений.

– Мы так близко, – отвечает она, выезжая на обочину. До них всего несколько машин. Не дожидаясь полной остановки, выскакиваю из авто и отчаянно несусь вперед. Разведя руки, кричу: «Подождите!» В боку резко закололо. Клянусь: если вернусь во дворец, то заново начну бегать. Мантия болтается, волосы разлетаются в разные стороны. Императорская кавалькада останавливается. Распахивается дверь, и из машины выходит отец.

– Изуми-тян.

Стою перед ним, опершись руками в колени. Мимо проезжают машины. Поднимаю палец.

– Минутку, сейчас отдышусь.

Он рявкает по-японски, и мне протягивают бутылку воды.

– Что происходит? – Отец помогает мне выпрямиться. – Ханако? – Он переводит взгляд на маму, идущую в нашу сторону.

– Все это гораздо драматичнее, чем я думала, – говорит она, убирая прядь волос за ухо.

– Мы… – Размахиваю руками, говоря в перерывах между вдохами и выдохами. – Мы хотим в Японию.

– Серьезно? – Правила движения, которые мы нарушили. Образовавшаяся из-за нас пробка. Почти валюсь с ног от изнеможения. Но видеть радость на папином лице… Оно стоит того.

– Найдется еще два местечка? – Мама смущается. Мы еще ту сцену устроили. Императорские гвардейцы сдерживают полицию Маунт-Шасты. Нам едва удалось избежать противостояния с органами власти и скандала на международном уровне.

Отцу, кажется, все равно.

– Всегда, – отвечает он. – Когда угодно.

Мы направляемся домой, чтобы собрать вещи, запереть двери, удостовериться, что Нуру не оштрафуют и не посадят за решетку, и все в таком духе. Отец отменяет рейс и едет с нами.

В небольшом муниципальном аэропорту Реддинг, расположенном неподалеку от нас, садимся на частный рейс. Внутри самолет отделан шикарно: белые кожаные сиденья, вставки из красного дерева, теплое освещение и яркие букетики на столешницах. Камергеры расположились впереди, императорская гвардия – сзади, а наша маленькая семья заняла место посередине.

– Знаете, – говорит отец, когда самолет взлетает, – вы могли бы просто позвонить.

Мама сидит рядом с папой и смотрит в иллюминатор. Она не особенно многословна. В шоке, наверное. Она погружается в неизвестность, рискуя ради любви всем. Сработает ли? Поживем – увидим. Моя история любви не удалась, но на них я возлагаю большие надежды. Я еще тот любитель романтики.

Как только мы поднимаемся на высоту десяти тысяч футов, приходят камергеры. Вокруг нашего нынешнего положения много шума. Решено: мама спрячется во дворце, и ее визит будет держаться в секрете. Это ее желание. Дальше речь заходит обо мне. Как быть со мной и разгрести весь оставшийся после меня кавардак – большой вопрос. Таблоиды все еще мусолят мой роман. Из-за отсутствия нового материала они взялись выдумывать всевозможные небылицы: «Принцесса Изуми беременна от телохранителя», «Наследный принц выслал дочь из Японии за скрытые татуировки».

У камергеров полно разных предложений: провести пресс-конференцию с наследным принцем, запретить масс-медиа распространять информацию или все отрицать, потому что фотографии можно подделать.

– Вы позволите? – Откашливаюсь, чтобы меня было хорошо слышно. Сердце от волнения рвется из груди. – У меня есть предложение.

Приходится прилагать некоторые усилия, чтобы убедить остальных. Больше всех меня поддерживает папа. Мы разрабатываем и согласовываем план. Делаю вдох, глядя в черное небо. Я одурманена этой мощью. Самолет приземляется в аэропорту Японии, а я по-прежнему улыбаюсь.

Дворец Тогу ни капельки не изменился. Снова моей фрейлиной назначили Марико. Кажется, я и не уезжала. Боже, как мне повезло: в этом мире у меня два дома. Маунт-Шаста и Токио больше не отдельные, разрозненные детали – это частички меня. Они переплетены, связаны, неразлучны.

С момента нашего прибытия прошло сорок восемь часов. Я сижу в гостиной. Папа здесь, а мама вышла на улицу. Не хочет, чтобы наши посетители видели ее. Вокруг кипит деятельность. Одетые в свои лучшие костюмы камергеры беспокоятся: кто-то меньше, кто-то больше; туда-сюда носятся придворные, предлагая прохладительные напитки. Мой новый гвардеец тоже здесь: у него лицо, напоминающее морду бульдога, с широкой челюстью, и он не снимает в помещении солнцезащитные очки. Пришла Юи Сато с фотографом. Юи Сато – главный редактор модного женского журнала Women Now! , известного своими прогрессивными взглядами. Идея, кстати, моя. Как говорится, если не можешь победить врага, стань его другом. Случай беспрецедентный: член императорской семьи дает эксклюзивное интервью журналисту не из императорского пресс-клуба. Господин Фучигами принес мне на выбор несколько женских журналов, разложив их веером на обеденном столе.

Марико наносит последний штрих – румяна. Интервью выйдет в печать вместе с фотографиями. Фотограф делает несколько снимков для разогрева. Мы условились, что фотографии отправят Управлению Императорского двора на одобрение. У нас будет возможность ознакомиться со статьей до ее выхода в свет, но не для согласования: что бы ни написали в Women Now! , годится.

– Вы точно хотите быть в этом? – Марико прикусывает губу. Она уже в четвертый раз спрашивает, уверена ли я в своем выборе.

Разглаживаю юбку темно-синего цвета и проверяю жемчужные пуговицы на кардигане. Под ним футболка с еле заметной надписью «Бунт, а не диеты», но это ничего: я-то знаю, что она там.

Юи низко кланяется.

– Благодарю вас, Ваше Высочество. Это честь для меня.

Наклонив голову, протягиваю руку. После недолгой паузы она пожимает мне ладонь. Ее рукопожатие сильное, решительное. Нахлынуло чувство неуверенности. Сомневаюсь в своем выборе, в своем здравомыслии. Что я творю? Во что ввязываюсь? Вместо того чтобы отогнать страх прочь, позволяю ему свободно бродить, прощупывая почву. Пусть он убедится: пока я говорю правду, никакой опасности нет.