Виктория Ростокина - Счастье в кредит. Книга 1

Наташа и не думала, что ей положена квартира. Понимала, не будь ее тестем Багин, пришлось бы помыкаться.

— А где это?

— Хороший район. Первомайская.

— Самый центр!

— Конечно.

— А что там будут строить, на нашей улице? — спросила Наташа.

— На Первомайской? — не понял Багин.

— Да нет. Там, где наш дом был.

— А что там будут строить? Ничего там строить не будут. С чего ты взяла?

— А приходил какой-то дядечка и сказал, что всю улицу переселят, дома снесут. Спрашивал, сколько нас.

— Когда?

— Ну вот в прошлом году, перед самым нашим отъездом в Москву.

— Ничего не знаю. Это ошибка какая-то…

В три часа подъехала «Волга» и отвезла Наташу в новый дом.

— Улучшенная планировка, общая площадь сорок метров, — суетился рядом человек, открывающий перед Наташей двери, показывающий шкафы, кухню, лоджию, туалет и ванную. — Югославский проект!

Квартира действительно была шикарной.

Наташа даже растерялась.

— Вам нравится? — спрашивал человек.

— Чудесно! — искренне отвечала Наташа. — Такая большая! Это для двоих многовато.

— Это не для двоих. Это для вас.

Окна выходили не на улицу, а в парк, видны были аттракционы, деревья, озеро, танцплощадка.

— Танцплощадку уберут, — сказал человек, проследив за Наташиным взглядом.

Потом ей выдали ордер на квартиру, ключи, снова посадили в машину и отвезли в особняк Багина.

В половине шестого Иван Степанович привез ее на вокзал.

«Настоящая принцесса, — подумала Наташа, вспомнив прозвище, которое дали ей жители города, узнав, что она невеста Андрея. — Приятно? Приятно».

Вокруг Ивана Степановича суетился начальник вокзала, шутил, балагурил…

«Ну вот и все. Такое чувство, что я больше никогда сюда не приеду». Она вспомнила, о чем думала, когда подъезжала к Верхневолжску. Об убогости провинциальной жизни, о людях, прожигающих бездарно свою жизнь, о контрасте со столицей. Она тогда так и не ответила на вопрос — кто виноват? Теперь она знала — столица и виновата. Это она тащила из провинции все лучшее — мясо, молоко, машины, хлеб, овощи. Это Москва сосала из России силы. Она в своем великолепии и довольстве забывала о тех, кто кормит ее, одевает и обувает.

Но одного Москва высосать не может, как ни старается, — душу вот этих тихих маленьких городов, их теплоту и великую мудрость долготерпения.

Поезд опоздал.

— Вы там пишите, не забывайте, — в который уже раз напоминал тесть. — Может, соберусь и приеду к вам.

Наташа стояла у открытого окна, улыбалась Ивану Степановичу и ждала, когда же наконец она поедет, когда окончится эта мука — ее свидание с прошлым.

Наконец поезд тронулся. Багин помахал рукой, повернулся и пошел к вокзалу.

«Вот и все, — подумала Наташа. — Вот и все…»

— Денисова! Денисова! Наташка! Я здесь!

По перрону летела Машка Кулешова, размахивая букетом цветов и сшибая на бегу провожающих.

Наташа высунулась из окна и помахала рукой.

Машка поняла, что поезда ей уже не догнать и бросила букет вслед уходящему составу.

Цветы рассыпались на лету, несколько из них попали в открытые окна другого вагона.

Наташа махала рукой, пока Машка не скрылась из виду, а сама плакала.

Все-таки ей жаль было расставаться с детством.

Почему-то теперь она была не так уверена, что никогда сюда не вернется…

Наоборот, ей казалось, что здесь осталось для нее что-то очень важное, неузнанное, неувиденное, неуслышанное…

Нет, она сюда еще вернется…

«Привет, Наташа!

Как писал товарищ Сухов своей супруге, дела у меня идут хорошо, даже очень. Вот только лапы ломит и хвост отваливается. Но это уже из другой песни.

Интересное дело — знаю, что это письмо никуда не пошлю, и ты его никогда не увидишь, не прочтешь, а все равно боюсь написать правду. Наверное, это потому, что и сам ее боюсь. Один большой Человек сказал: «Не записывайте за мной, ибо все это будет ложью…» Примерно так. Я, конечно, не этот человек, но тут он совершенно прав, как, впрочем, и во всем остальном…

Ну да ладно, хватит лирики. Мотоцикл бегает, гитара звучит, ну и все остальное — пройдет. Мать сказала — ты была очень больна, но поправилась. Она вообще неохотно говорит со мной о тебе.

Очень хотелось бы знать, как поживаешь ты сейчас, но тайна сия для меня покрыта мраком. Хотя… чего только на белом свете не бывает…

Недавно нас с ребятами чуть не выперли из нашего подвала, только чудом удалось спастись. Мы там устроили небольшой концерт, на который пришло несколько больше людей, чем мы рассчитывали. Я, кстати, хотел и тебя пригласить, но решил, что ты мне откажешь.

Так вот, этот концерт не очень понравился местной милиции. Нас всех забрали в отделение и долго обзывали хиппи и панками. Только благодаря имени моей мамки нас отпустили и не выбросили на улицу всю аппаратуру. Так что и тут мне пришлось прятаться за мамкину юбку, как это ни противно.

Все время вспоминаю нашу с тобой первую и последнюю поездку на мотоцикле, как ты тогда боялась! Я, признаться, думал, что ты просто уйдешь и больше никогда не станешь со мной разговаривать. Но ты этого не сделала, значит, смелая.

Очень хочу пожелать тебе, чтобы ты оставалась такой всегда, но не буду этого делать, потому что получится не письмо, а какое-то завещание. Но мы-то еще живы. ЖИВЫ! Значит, все у нас будет в порядке, у тебя отдельно, у меня отдельно. Но главное, что в порядке. Главное, ты выкарабкалась.

Только постарайся вытащить своего Андрея, очень постарайся, а то ему уже недалеко. До чего, ты сама поймешь, если не вытащишь. Но главное, что шанс у него есть. Ведь вернулся же он к тебе, а значит, еще не совсем потерянный для жизни человек. Ему только нужно немного помочь, ну да ты это лучше меня понимаешь, я надеюсь.

Ну что тебе еще написать? Больше уже и нечего. Вернее есть, но не напишу. Лучше потом скажу. А еще лучше, вообще никогда не скажу, а оставлю все при себе. Уж ты за это на меня не обижайся, ладно?..

Целую (зачеркнуто). Жму руку.

Сашка».

«Почему именно я? — спрашивала себя Наташа. — Разве я самая плохая? Я старалась быть любящей дочерью. Может, конечно, недостаточно… Но я же, в самом деле, очень любила маму. И я была бы хорошей матерью… Вон другие — бросают своих детей, родителей сдают в дома престарелых… И живут… и ничего с ними не случается! Как это несправедливо!»

За что это все на нее свалилось?! Если бы это было возможно, Наташа дошла бы до самого Господа Бога, чтобы бросить ему в лицо обжигающий вопрос: за что?! И пусть попробует объяснить, чем она провинилась, что лишилась в одночасье и матери и ребенка. Пожалуй, если бы Бог существовал, было бы проще. Но Наташа была воспитана в таких атеистических традициях, что могла требовать соблюдения справедливости только от людей, а не от кого-то мифического. Хотя в такие минуты жизни поневоле становишься фаталистом и начинаешь верить в законы кармы, Возмездия, Высшего Суда и тому подобному, над чем раньше просто смеялся.