Виктория Ростокина - Счастье в кредит. Книга 1

Наташа невольно взглянула на свою руку — точно, как линия ее судьбы. Кто ее так круто проложил на Наташиной ладони?

Конечно, она подогревала свои чувства ожиданием встречи с милым городом. Конечно, искала в нем перемен. Конечно, знала, что сейчас он ей покажется несколько иным, чем раньше. Но то, что она в самом деле увидела, досадно превзошло все ее ожидания.

Первое слово, которое пришло Наташе на ум, когда показались пригороды Верхневолжска, было — убогость. Покосившиеся избенки, голые дворы, упавшие заборы, грязные дороги, дымящие трубы в черных подтеках сажи, свалки ржавого железа и бетона, разбитые и забытые машины, стайки грязных собак, пыльная зелень деревьев и люди… Какие-то придавленные, словно обреченные, скучные и злые. Они брели со своими сумочками по этим грязным кривым дорогам, толпились у магазинов, сидели на газетках прямо у железнодорожного полотна, попивая из банок мутноватое пиво. А как одеты! Провинция вообще доводит столичную моду до абсурда, насмешки над самой собой. Если уж клеш, то такой, что пол-улицы метет, если уж начес, то на полметра, если длинные юбки, то волочатся по грязи. Она, конечно, хочет угнаться, эта несчастная провинция, но как же непотребно. И это еще ничего. Это еще хоть как-то весело, что ли. А старики! Во что они одеты? Где берут, из каких стратегических запасов достают все эти пиджаки, штаны, кофты, телогрейки и обувки?

Убогость…

Наташа корила сама себя за черноту взгляда, называла себя брюзгой, критиканшей, но ничего с собой поделать не могла. В душе постепенно вырастала страшная брезгливость, ненависть к самому этому духу провинции, периферии, тмутаракани.

Кто же их сделал такими? За что всю жизнь они влачат это безрадостное существование от работы до магазина, от магазина до плиты, от плиты до телевизора, от телевизора до кровати… Почему-то на ум неуместно пришла художественная самодеятельность. Хоть бы уж этим занялись. Но вспомнила Наташа городские клубы и дворцы культуры. И вспомнила сейчас с трезвым пониманием — убожество.

Но ведь можно жить по-другому. Москва живет совсем иначе. Там чисто и весело. Там клубы и кинотеатры ухожены и уютны. Там люди носят одежду, а не тряпье… Там улыбаются и дарят цветы…

Почему так? Почему здесь не хотят жить по-человечески? Почему так беспробудно пьют? Так страшно ругаются и дерутся? Что за ненависть к жизни сидит во всех?

Наташа не успела ответить на свои вопросы, поезд подошел к вокзалу.

— А я смотрю, в девятом тебя нет! Думаю, наверное, в десятом, а потом смотрю — в девятом! — запыхавшись, говорила Машка, обнимая Наташу и целуя ее в обе щеки. — Ты же телеграмму дала непонятную. Только номер поезда и номер вагона. Я так испереживалась. Какой-то ужас.

Наташа заметила, что Машка, оказывается, окает. Заметила только сейчас. Да и вокруг люди говорили, нажимая в словах на «о». Ну, правильно, волгари же!

— А что непонятного в телеграмме? — удивилась Наташа.

— Ну, как-то очень уж… — невнятно объяснила Машка. — Давай свой чемоданчик. Пойдем. Только быстрее, автобус уйдет.

Они перебежали привокзальную площадь и втиснулись в уже полный автобус, набитый встречающими и приехавшими, чемоданами и тюками.

Автобус стоял еще добрых полчаса. Водитель о чем-то веселом разговаривал с бойкой женщиной.

А вот Наташе и Машке поговорить не удалось. Их сразу же оттеснили друг от друга, пришлось бы перекрикиваться через несколько спин и голов. Впрочем, Наташа была даже рада этому. Ее прижали к окну, и она снова стала рассматривать свой город.

С этого вокзала они с Андреем уезжали. Почти тайно уезжали. Так романтично это казалось тогда — бежали от сурового отца, как в средневековых романах…

А потом так весело ехали, поступали, учились, работали… Столько всего было…

Наташа не признавалась себе, что говорить с Машкой ей не хочется еще и потому, что обязательно надо будет касаться мамы… Каким-то абсурдным чудом Наташа хотела верить, что никакой смерти не было… Было дикое недоразумение, как-то ужасно ошибся кто-то и где-то… И все станет на свои места. Мама даже удивится, когда узнает, что про нее говорят такие глупости… Это была почти детская вера. Так же ребенок закрывает глаза и думает, что его никто не видит.

Наташа специально заставляла себя думать о чем угодно, лишь бы не о маме…

Автобус, наконец, тронулся и стал опасно качаться на поворотах. Уж очень он был полон. Наташа вздрагивала каждый раз, когда плотная масса наваливалась на нее и прижимала к окну — вот-вот машина ляжет набок и Наташа окажется подо всеми… Водитель, видно, решил наверстать упущенное время и гнал вовсю.

А ехать-то было всего ничего. По московским меркам пол-остановки на метро. Здесь же — треть города.

— А я боялась, что ты потеряешься. Прям все глаза проглядела, а ты куда-то пропала… — Машка всерьез испугалась, что Наташа исчезнет из автобуса.

— Нет-нет, я просто смотрела в окно. Подожди, Маш, а где мой чемодан?

Машка посмотрела на свои руки, словно какой-то волшебник сию секунду сделал чемодан невидимым, а она и не заметила.

— Я его там оставила. В этом автобусе… Еще думаю — местечко такое хорошее под сиденьем, чего в руках держать. Там такое местечко хорошее было… Знаешь, под сиденьем…

— Что делать?

— Думаешь, сопрут? — серьезно спросила Машка.

— У меня там документы, деньги…

— Знаешь, ты меня дома подожди, а я за ним поеду…

— Нет уж, поедем вместе.

Наташа даже и не думала сердиться. Было бы удивительно, если бы все обошлось без приключений.

Чемодан они нашли часа через два. На том же вокзале, в том же автобусе. Под тем же сиденьем.

Теперь уже Наташа не выпускала его из рук.

И в этот момент пришло первое сравнение в пользу провинции. В Москве на вокзале, помнится, у нее вырезали из сумки кошелек, а здесь даже не тронули бесхозного чемодана.

Машка хотела встретить подругу эффектно, но из-за суеты с чемоданом эффект был несколько смазан. Суп остыл, пришлось его переливать снова из супницы в кастрюлю, вино стало теплым, пришлось совать его в морозильник, а картошка сгорела, потому что Машка не выключила плиту, а оставила сковороду на маленьком огне.

Но все равно ужин получился славный. Девушки выпили вина, поели супа, поковырялись вилками в картошке, отбрасывая угольки, разговорились. Вернее, разговорилась Машка.

— А новостей-то, новостей! Я тебе сейчас все расскажу. Ты не торопишься?

— Нет. Все — завтра. Сегодня я никуда.

— И правильно. Уже поздно. Нормальные люди спят без задних ног…

— Только одиннадцать, — сказала Наташа, но и сама вспомнила, что в десять часов вечера город вымирал. А к одиннадцати редкое окно светилось.

— Дак рано же всем вставать на работу. Ой, Наташка, а многие наши уже ж работают.