Александр Уваров - Лемурия

Оно остановилось на мгновение — и забилось вновь, но по другому — бешено, весело, отчаяно, неровно, то заходясь сумасшедшими чередой сумасшедших, неистовых, резких толчков, то стихая ненадолго едва ли не до молчания, то выправляя ритм, а то опять набирая бещумный темп.

Второй глоток — и красные колкие кристаллы прошли через мозг, влажным и морозным весёлым туманом затягивая разум.

Третий глоток — уже не холод, огонь.

Огонь от живота — ниже. Ниже, в область между ног.

Влага и огонь.

— Боже мой!

Она качнулась.

Искандеров подхватил её, обняв за плечи.

— Голова кружится, — жалобно протянула Ирина. — И…

— Слабость?

Михаил улыбнулся и сильнее сжал её плечи.

Зашептал:

— Сейчас пройдёт. Я же говорил, это особый напиток…

Сладкий запах, женский запах. Особенно сладкий — от ног.

Если закрыть глаза…

Что-то странное в воздухе.

Что-то горькое и бесшабашное. Что-то сладкое и весёлое.

На танец, на танец, добрый Шива приглашает на танец!

Добрый бог, весёлый бог, непознаваемый бог, видимый бог, простой бог, грозный бог, не прощающий обиды и не помнящий обиды…

Не помнящий ничего! Вообще ничего!

На танец! Скорее! Скорее же!

Здесь не осталось ничего, берега, на котором можно танцевать.

Крабы прыгают по песку, высоко поднимаю клешни. Крабы манят, манят…

Крабы-сигнальщики, крабы-обманщики, крабы-танцоры, пальмовые воры!

На пальму.

По коре, по дрожащим листьям, по спутанной коричнево-красной бороде лианы, по трещинам в древесном теле.

Выше, выше — к небу.

С верхушки пальмы краб прыгает, летит по воздуху, летит в небо, летит так быстро, что набегающий воздух срывает с него панцирь.

Краб взлетает в небо. Он летит между туч и ловит быстрые молнии, грозно щёлкая быстрыми клешнями.

Добрый Шива, злобный Шива!

Танец! Танец!

Мы прыгаем вместе с тобой, мы подлетаем в воздух. Мы зависаем в воздухе, невысоко, над самой землёй, но не касаемся, не касаемся земли, висим долго, невыносимо долго, так долго, что и дыхание останавливается, так долго, что и не в силах терпеть невесомости нашей, так долго, что воздух уплотняется вокруг нас, чтобы держать, держать…

Так долго, что…

Шива останавливается.

Индра спускается с неба.

Чёрные тучи идут вслед за ним.

Индра вонзает трезубец в песок.

В месте, где зубья вонзились — темнеет песок. Вырван трезубец.

Из углублений в песке бьют тонкие струи воды. Тонкие, тугие струи воды.

Пить, пить, пить…

Воздух, отпусти нас! Отпусти! Отпусти! Цепкий воздух, прочный воздух…

Воды! Воды тебе? Воды мне?

Шива, покажи язык! Оближи нас! Целуй нас!

Шива вновь танцует.

Гремят черепа, гирляндой нанизанные на бечёвку. Гремит барабан.

Цветы падают с неба. С земли бьют в небо струи воды.

Боги сходятся в танце, боги ведут хоровод.

Пить, пить…

Если закрыть глаза, то не удержишься, не удержишься — упадёшь в бездну. В бездну чувства неконтролируемого, внезапного, неудержимого, дикого, опьяняющего, сводящего с ума, в клочья разрывающего сердце.

Необыкновенного чувства, страстного и беспощадного.

Чувства, противиться которому нет сил.

— Что… — слабым голосом произнесла Ирина.

— Что, — повторил Искандеров.

Ему показалось, что Ирины теряет равновесие и он, придвинувшись ближе, плотнее прижал её к спинке стула.

— Что в бокале? — спросила Ирина. — Странный напиток.

Михаил допил остаток из её бокала.

И ответил:

— Ничего. Просто свобода, и ничего больше.

— Такой у неё вкус? — удивилась Ирина. — Не думала, что именно такой… Не пьянит, нет! Но голова…

Она провела ладонью по лицу, словно снимая невидимую паутину.

— …будто в тумане.

И вдруг посмотрела строго и отчуждённо на Михаила.

— Нет, отодвинься.

И, видя, что он продолжает сохранять близость, добавила:

— Это неправильно. Нет, нельзя так!

Михаил усмехнулся.

— Ты хочешь быть правильной?

Кончиком носа прикоснулся к её щеке.

— Нет правил, Ира. Нечего соблюдать. Здесь уже ничего нет. Быть может, это только сон? Один в другом, тот — в третьем. Какая разница, в каком именно из воображаемых миров мы сейчас находимся? В каком сне застряли?

— Глупости!

Ирина отсранила его руки.

— Мы в этом мире, реальном. В маленьком городке на южном побережьи Денпасавара, в довольно грязной и пыльной курортной провинции. Мой муж уехал в столицу штата, чтобы вылететь оттуда в Лондон, а я…

Она неожиданно вскрикнула и схватилась за виски.

— Боже мой!

Искандеров схватил салфетку, намочил её минеральнйо водой и приложил к горячему лбу своей спутницы.

— Так легче?

Ирина посмотрела на него испуганно и жалобно.

— Голову… иголка горячая кольнула… Так неожиданно и больно!

— Бедная, несчастная северянка! — прошептал Искандеров. — Белокожая моя красавица, тяжело тебе привыкнуть к местному климату. Я вот, со всеми своими восточными корнями, и то почти месяц привыкал.

— Солнечный удар? — спросила Ирина.

И, сняв со лба салфетку, бросила её на стол.

— Нет, — попытался успокоить её Михаил. — Не волнуйся, просто…

У стола, как обычно — внезапно, возник дядюшка Джа в обнимку с большим глинянным кувшином, в котором, судя по звуку, плескалась…

— Вотер! — провозгласил дядюшка, особенно нажимая на твёрдое и раскатистое «р». — Вотер фреш фор ю!

И, подумав, добавил:

— Май бест френд!

Ирина, вытянув руку, отвела истекающий водяным потом кувшин подальше от лица.

— Ноу, — отказалась она. — Мне…

— А хочешь водопад? — неожиданно предложил Искандеров.

И, подмигнув дядюшке Джа, крикнул:

— Waterfall!

— Вотер! — подхватил дядяшка Джа и, поставив кувшин на землю, запрыгал вокрул стола.

— Настоящий водопад? — и глаза Ирины, ещё секунду назад туманные и сонные, засветились восторгом. — Настоящий лесной? В джунглях?

— Настоящий! — подтвердил Искандеров. — В джунглях, в предгорье южной гряды Денпасавара. Хочешь экскурсию? Не туристическую, не для богатых белых болванов, а настоящую? В леса, в интереснейшие места, которые не показывают сахибам? На пару с сумасшедшим писателем? Во сне, во сне Бангора! Решишься!

Ирина посмотрела на него лукаво.

— Без правил? Смотри, Михаил, быть может, я тоже сумасшедшая!

— Тем лучше, — ответил Искандеров.

Ирина встала решительно, резким движением отодвинув стул.

— Хорошо, поехали! Прямо сейчас!

«Какая женщина!» — восхищённо подумал Искандеров.

И, вскочив, раскинул руки, перехватывая увлёкшегося танцем дядюшку Джа.

— Запиши на мой эккаунт! — закричал Искандеров. — Слышишь?

— Бангор! — ответил дядюшка Джа и постучал пальцем по краю закачавшегося кувшина.

— В конце месяца as usual расплачусь, — добавил Михаил.