Марина Светлая - Роман о дружбе по любви

- Да все равно мне, кто у него будет! – вскрикнула Ника. – Уеду послезавтра, и к черту все!

Мара и Санька только вздохнули. Хором. Шумно. И вышли на улицу. Морозный уже почти вечерний воздух тут же ударил в лицо. И барышни быстро преодолели расстояние до автомобиля, скрывшись в нем.

Получасом позднее, устроившись на диванчике Карибского клуба, в самом уголку, где все было видно, но самим можно было оставаться незамеченными, Мара снова ринулась в бой – в конце концов, отъезд Вероники бил и по ней. С кого еще ей писать ее Анжелику?

- Между прочим, если уж совсем объективно, - пробормотала она, рассматривая голубоватого цвета жидкость в бокале, - то из одежды выпрыгивала эта дура. А от всего Закревского с нашего стола только затылок, ухо и часть носа видно было. Я его не оправдываю. Но он дядька красивый, ему и делать ничего не надо. Ты же знаешь.

Ника бросила на подругу испепеляющий взгляд и залпом выпила стакан апельсинового сока.

- Знаю. Сама, дура, когда-то на это повелась. Но ему больше не придется ничего делать. Теперь с абсолютно спокойной совестью, если она у него еще осталась, он может блистать своей красотой, с барского плеча возвращаться вовремя домой, ну и все прочее.

- Ты, вообще, меня слышишь? – рассердилась Мара. – Ну, не ангел он. Ты вообще хоть одного ангела знаешь? Но я же его уже неделю наблюдаю – ну невозможно так притворяться, Ника!

- Притворяться можно годами, - тяжело вздохнула Санька, уныло глядя на свой мартини. – Я вот умею.

- И я умела! – подхватила Ника. – Нет, Сережку он очень любит, это точно. А все остальное – ерунда. Господи, ну какая разница: я… другая… Справлялся же он до меня?

Она хмуро уставилась на танцпол.

- Да вы ненормальные оба! – взвизгнула Мара и отпила из бокала. – А с ребенком ты что делать будешь, а?

- Танцевать хочу! – проигнорировала Ника вопрос Вересовой.

Поднялась и, поглядывая по сторонам, зашагала к танцующим.

- Вот дура и есть! – рыкнула Мара, глядя ей вслед. Потом огляделась вокруг себя и тяжело вздохнула. Ну не любила она клубы никогда. И никогда в них не ходила. И вообще, больше всего на свете она хотела домой, к Машке. Но оставлять здесь Закревскую пока не рисковала.

Уткнулась носом в телефон, чтобы начертать мужу свои координаты. «В Карибском клубе с девочками. Пока не SOS, но скоро будет. В последний раз спрашиваю – дело дашь? Она всерьез в Пермь собралась!»

- С ребенком уже все ясно, - осушив второй бокал и чувствуя от этого невероятную легкость, сообщила Санька. – Она теперь просто разводится. Идею с опекой оставила.

- Да не про опеку речь! – махнула рукой Мара и тут же прикусила себе язык.

Санька приподняла бровь и налила третий бокал.

- А про что? – хрипло спросила она.

Мгновение поразмыслив, кто ей друг, кто враг, а от кого лучше держаться в стороне, Мара подсела к Саньке и зашептала ей на ухо нечто такое, от чего у той глаза на лоб полезли. Шептала долго. Даже жестикулировала. Правда, шепотом это назвать было трудно ввиду орущей в клубе музыки. Санька же внимательно смотрела на дергающуюся фигурку Закревской в самом центре танцпола – ее белая блузка ярко выделялась в слепяще мигающем освещении, переливаясь всеми возможными цветами.

- Да ладно! – воскликнула Григорьева, когда Мара отстранилась. – Вот коза в сарафане!

- Ага.

- Так за это выпить надо! – Санька подвинула Маре ее бокал с «Гавайями», а сама схватилась за свой уже приготовленный чистый мартини.

- Это у нее гормоны, - грустно сообщила Вересова. – Я на втором месяце беременности в Новую Ушицу удрала, а эту вот в Пермь потянуло.

- Верняк!

- Всем доброго вечера! – перекрикивая музыку, брякнул Вересов, возникнув у столика из дыма и мелькающего света.

- Ты что? Где-то рядом был? – удивилась Мара, вскакивая с диванчика. – Так быстро.

Санька как раз почему-то совсем не удивилась. Вересов часто являлся именно тогда, когда был нужен, презрев любые временные препятствия. Она только придвинула бутылку к себе поближе. И подумала, что если пойдет такими темпами, то скоро ей понадобится вторая.

Вересов поцеловал жену в щеку и шепнул:

- А дело не дам. Пусть хоть в Антарктиду летит.

- Ей нельзя в Антарктиду, - сообщила Санька, прекрасно расслышав шепот Максима Олеговича, что запустило в ее голове сложный мыслительный процесс, завершившийся нелепым выводом, что речь, конечно, идет о Веронике – о ком же еще? – Беременным туда нельзя. Простудится и капут котенку.

Мара тихо охнула и быстро глянула на Макса. Тот посмотрел на Саньку, потом на бутылку перед ней, после – снова на жену.

- И что это значит?

- Вообще ничего! – махнула Мара рукой. - Она пьяная.

- Возражаю! – огрызнулась Санька. – Допущение сделано на основе ошибочного суждения. До проведения экспертизы подобные выводы несостоятельны!

- И где эта, которой нельзя в Антарктиду? – усмехнувшись, поинтересовался Вересов.

Марина тяжело вздохнула, допила свой коктейль и кивнула в сторону шеста.

Макс проследил взглядом и увидел Нику, танцующую еще не на шесте, но, судя по движениям, она использовала вместо шеста парня, с которым танцевала.

- Твою мать! Вы вообще соображаете, что творите? – рявкнул он, достал телефон и позвонил Закревскому. Разговор оказался коротким. – Мара, мы едем домой. Санька, Закревская на твоей совести. Ярослав скоро будет.

- Как скажете, шеф! – отсалютовала ему Санька полным бокалом. – Обещаю держаться до приезда отряда спасателей!

- Ну ей же надо как-то пар выпустить, - протянула Мара, покачав головой.

- Действенный метод, - кивнул Макс, подхватывая жену под руку. – Санька, чтобы к понедельнику пришла в себя, ясно?

- Если в понедельник мне придется тащить ее заявление в суд, то будет еще хуже, - честно предупредила Санька.

- Ну посмотрим.

Вересов попрощался и утянул Мару к выходу.

Санька смотрела им вслед до тех пор, пока не скрылись. Потом вернулась к созерцанию телодвижений Закревской. Уже с двумя парнями. «Шоб я так жила!» - подумала она. Или сказала вслух – это Григорьева не очень разобрала. Просто ей стало отчаянно грустно.

Вот живет себе на свете семья. Вполне себе счастливая семья. Состоящая из людей, которые когда-то выбрали друг друга. Все сделали правильно – а главное, сделали вовремя. Вовремя признались. Вовремя нашли слова. Вовремя приняли решения. И живут они себе, скажем, года три вместе. А потом дурацкое стечение обстоятельств, и все летит к чертям. А жизнь превращается в сплошную игру на слабо. Слабо развестись? Слабо ребенка поделить? Слабо бросаться такими словами, от которых в душе остаются раны – страшные, кровоточащие, незаживающие? И совсем забывается то, почему когда-то решили жить вместе. А может, и не было там ничего. И просится отсюда вполне себе закономерный вывод, от которого хоть волком вой.