Аннэ Фрейтаг - Мне не жаль [litres]

– Но вы зажгли свечи, – говорит Линда.

– Если хочешь, я могу их потушить.

Линда смеется.

– Нет, – говорит она, – таких жертв не нужно. Я пойду и посмотрю фильм.

– Точно?

– Да, – отвечает Линда.

Ее отец кивает.

– Ну что ж. Ты знаешь, где нас найти, если передумаешь.

Затем он подмигивает ей и исчезает с наполненными фужерами на террасе.

Когда Линда входит в свою комнату чуть позже, ее сотовый телефон вибрирует. «Это наверняка Момо», – думает она, ставит две упаковки йогурта на покрывало и смотрит на дисплей. Но новое сообщение не от Момо. Это от Эдгара.

ЭДГАР РОТШИЛЬД:

Я стою перед домом Юлии. Стоит ли мне позвонить в звонок?

Эдгар стоит перед домом Юлии. Он вышел на пробежку около часа назад, как обычно каждый вечер. И вдруг он оказался на ее автобусной остановке. Он этого не планировал, это просто случилось. Как будто что-то неосознанно заманило его сюда.

Эдгар пошел по ее улице. Он знает, где она живет. Даже номер дома. Юлия однажды упомянула адрес в одном из разговоров. Кстати. Адрес Эдгар все-таки записал, хоть это и звучит неправильно и в принципе это не его ума дело, где она живет.

Он смотрит на фасад, который в свете фонаря выглядит серым и коричневым. Он не знает, на каком этаже живет Юлия. Если расположение звонков соответствует действительности, то это будет одна из квартир на первом этаже. За исключением второго окна справа, все они темные. Эдгар задается вопросом, может ли освещенная комната быть комнатой Юлии. Он не знает, чего на самом деле от нее хочет. Конечно, не поговорить с ней. Но зачем еще он сюда пришел? Вряд ли просто постоять на тротуаре.

Эдгар обычно выбирает другой маршрут. Всегда один и тот же. Его ноги этот маршрут запомнили, как дети запоминают дорогу в школу. Эдгар не думает, когда бежит, он просто бежит. Его ноги берут на себя управление. Как будто они были лошадью, которую Эдгар оседлал. Но сегодня все было иначе. Сегодня он внезапно оказался здесь. Будто произошло короткое замыкание.

Отец много что за сегодня успел наговорить. Эдгар услышал много рассказов о своей матери, некоторые из них он слушал впервые. Он и его отец говорили о ней весь день. До вечера. Эдгар пожалел, что не записал разговор, чтобы слушать его снова и снова. Как его отец описывает голубое платье, которое носила его мать, когда отец впервые ее увидел. Это был особенный синий цвет. Смешно, но он не знал названия, цвет был похож на колокольчик или немного темнее. Она распустила волосы. Они были светло-каштановыми и до плеч. И они так хорошо пахли.

Долгие годы они и словом о ней не перекинулись, в лучшем случае на что-то намекали. По сей день. Как будто 22 мая было подходящим временем. Нарушить эту тишину.

Оба плакали. Но это были разные виды слез. Эмоции, грусть, сострадание. Как будто эмоции из разных глубин выходят на поверхность внутри. И каждая история, и каждое воспоминание проникали в Эдгара немного глубже. Это была ностальгическая боль, потому что Эдгар знал, что образы в его голове всегда будут отличаться от того, что было на самом деле. Фантазия, составленная из слов отца. Не реальность. И все же гораздо более реальная, чем все, что он знал о своей матери до этого.

Они вместе смотрели старые фотоальбомы. Четыре или пять. Они наполнены моментами, которые его родители хотели запечатлеть. Их свадьба, поездка в Италию, мать Эдгара беременна, а затем с ним на руках. Эдгару было трудно поверить, что это он – эта маленькая штука в серо-синем одеяле. Начало человека на руках матери, которая будет скучать по своей жизни. Просто этого она еще не знала.

Отец Эдгара проигрывал ему пластинки, песни, под которые он танцевал с матерью, песни, которые мать пела ему, когда он был совсем малышом. И на одной из них сердце Эдгара сжалось, как будто его отец сжал его в кулаке и раздавил, как перезрелый плод. Болезненная красота сохранилась в памяти, о которой он не подозревал.

Сразу после этого его отец сказал:

– Каждое воскресенье она готовила нам рисовый пудинг. Рисовый пудинг с корицей.

В тот момент, когда слова вырвались из его рта, Эдгар сломался. Слезы и осознание пришли так внезапно, что он был полностью ими охвачен. Он закрыл лицо руками и плакал, как мальчик, который ужасно стыдится этого, но ничего не может с собой поделать. И его отец понял. Может, даже лучше, чем Эдгар. Может, лучше, чем кто-либо другой.

Позже, когда Эдгар успокоился, он спросил хриплым голосом:

– Почему я думаю о ней, когда чувствую запах липы?

И его отец ответил:

– Неужели ты помнишь? – Эдгар кивнул. – Этот запах она любила больше всего. Запах цветущей липы.

Вот почему Эдгар сейчас здесь. Потому что он расстроен и зол внутри. Потому что он никогда не заговорит с матерью, ни слова, как бы он ни хотел. Потому что слова Юлии ранили его, но он по-прежнему заботился о ней. И потому что он хотел бы быть тем, кто просто позвонит в ее дверь. Тем, кто не думает о последствиях, просто делает. Позвонить в дверной звонок и посмотреть, что из этого выйдет. Но Эдгар не такой. Он все продумывает до конца, все возможные варианты. А потом уже становится поздно. Еще один упущенный момент, как и многие в его жизни.

Эдгар достает из кармана сотовый телефон и пишет Линде сообщение. Два предложения трясущимися пальцами.

ЭДГАР РОТШИЛЬД:

Я стою перед домом Юлии. Стоит ли мне позвонить в звонок?

Затем он ждет. И в тот момент, когда он собирается снова заблокировать свой телефон, потому что это кажется ужасно идиотским – спрашивать ее об этом, под именем Линды в верхней части экрана появляется пометка «онлайн». А потом: «печатает…»

Эдгар облизнул губы. Он потный и уставший. Он должен пойти домой, быстро принять душ и что-нибудь почитать. Так было бы лучше всего. Он даже не знает, зачем написал Линде. И уж тем более зачем он сюда пришел. Оба поступка были максимально глупыми.

Его телефон вибрирует.

ЛИНДА:

Может быть, лучше ей позвонить? Уже довольно поздно.

ЭДГАР РОТШИЛЬД:

Я бы с радостью. Но у меня нет ее номера.

ЛИНДА:

Ты бы не позвонил ей, даже если бы у тебя он был.

Эдгар раздраженно выдыхает. Потому что она права. Но он ей этого не пишет. С одной стороны, потому что он не хочет признаваться в этом самому себе, с другой стороны, потому что она уже знает.

ЭДГАР РОТШИЛЬД:

Как бы мне ни нравилась наша гипотетическая небольшая дискуссия, у меня нет ее номера. Так что мы, вероятно, никогда не узнаем, что я буду или не буду делать в этом случае.

ЛИНДА:

Что, если у меня есть ее номер?

Эдгар смотрит на сообщение.

ЛИНДА: