Елена Попова - Пузырёк воздуха в кипящем котле

Он был совсем уже старик, подтянутый и чистый, со все больше камнеющей и охладевающей душой, с набором неизменных привычек, организующих и поддерживающих его жизнь, и в этом его упорядоченном, как часы, мире для нее было выделено не такое уж большое место. Возможно, он в ней нуждался, но скрывал это. Иногда она к нему приезжала, и они встречались, как старые, добрые друзья. Эти встречи были доброжелательны, прохладны и сдержаны, и напоминали ритуал. Да так оно и было.

Сначала по протекции Саши Тузырина Комякова устроилась в одну газету простым корректором. Время изменилось, пришли другие, совершенно незнакомые ей люди, но она добросовестнейшим образом исполняла свои обязанности и была на хорошем счету. Постепенно она освоилась, стала потихоньку поднимать старые связи, на выделенные мужем деньги купила квартиру под офис, начала издавать небольшой журнал и даже основала общественную женскую организацию «Галина». Звали-то Комякову Галиной…

Саша Тузырин держался очень неплохо, до того неплохо, что по отношению к Комяковой, особенно на первых парах, усвоил какой-то нравоучительно-покровительственный тон. Но потом у него началась черная полоса, стала болеть жена, а старший сын, предмет его гордости, преупевающий бизнесмен, за какие-то финансовые махинации два года отсидел в тюрьме. От всех этих бед Саша быстро постарел и как-то выцвел.

Яша Гинзбург исчез, растворился в материках и странах. Ходили слухи, что он перебрался в Австралию и прекратил переписку даже с родственниками. Дело Антона было давно закрыто, да и не имел он к этому делу никакого отношения, кроме своих собственных тайных желаний. Но сила желаний бывает так велика, что иной человек может спутать их с реальностью. Спутать, страдать и мучиться угрызениями совести. В этом – в страданиях Яши Гинзбурга – Комякова не сомневалась, как не сомневалась и в том, что все та же силы желания, где бы он не находился теперь, когда-нибудь приведет его в квартиру Моцарта, в которой когда-то он был молод, не одинок и уже поэтому счастлив.

Инна Муромцева с дочерью приехали недели через три после гибели Антона. Но Антон предусмотрел все, даже это. Им ничего не досталось, кроме самой малости – оплатить билеты на самолет. Инна по-прежнему была красива и по-прежнему истерична. А дочь, белобрысая, белокожая, рыхловатая девушка говорила с акцентом, близоруко таращилась из окна такси на уже забытый ею город, и была очень похожа на Антона. Но только внешне.

Молодая жена Антона так рыдала на похоронах, что серьезно опасались за ее психическое здоровье. Меньше чем через год она вышла замуж за какого-то компьюторщика и уехала с ним, матерью и сыном Антона, кажется, в Канаду…

А что же Кира?

Внуки ее подросли, во всяком случае вышли из самого прелестного детского возраста, сын перебрался на другую квартиру, в противоположном конце города и особенно сблизился с родителями жены, жившими неподалеку. Так что встречались они все реже и реже… Но именно в этот момент в жизни Киры произошли удивительные изменения. Мужа ее пригласили на новую работу. Человек он уже был довольно не молодой и осторожный, поэтому мучительно решал – принимать это предложение или нет. Опять, как когда-то, перестал спать по ночам и хватался за сердце. Когда же решился и принял это предложение, то вдруг стал много зарабатывать. Вот это и было удивительным. Кира всегда жила скромно, а тут у нее появились деньги. Это было и удивительно, и приятно. Она тут же ушла с опостылевшей работы и, наконец-то, решила пожить для себя. То есть, покупала себе, конечно, в разумных пределах, все, что душа пожелает. Не раздумывая, брала такси, делала подарки… И даже два раза съездила отдыхать в Болгарию. Именно в этот период ей как-то и позвонила Комякова с идиотским предложением взять одного внука… Потом она несколько раз видела Комякову по телевизору в образе председателя женской общественной организации «Галина». Видела так, мельком, не очень заинтересовываясь. Как-то подумала, не без некоторой снисходительности: «Ну и слава Богу, что она при деле…»

Дела у мужа по-прежнему шли отлично и скоро Кире захотелось еще больших перемен – новой мебели, новой квартиры, новой дачи, да и поездок подальше и поинтереснее, а не только в дешевую дружественную Болгарию (вечна сказка о «золотой рыбке»). Как можно было ожидать, что именно тогда ее и настигнет удар судьбы? Она уже покупала газеты с объявлениями о покупках и продажах квартир, и как-то вечером сидела с одной из таких газет и с удовольствием подчеркивала жирным красным карандашом самые интересные предложения, как раздался этот ужасный звонок… В жизни каждого есть такие ужасные звонки… Всего один-два… Но ведь и этого достаточно. Звонил незнакомый голос из города, в котором муж был в командировке… И тогда, и потом Кира так толком и не поняла, что же произошло… Он выпил и поэтому у него стало плохо с сердцем или, наоборот, ему стоило бы выпить и тогда бы ему не стало плохо с сердцем. Короче, стало ему плохо с сердцем в чужом городе, с чужими людьми…

Сколько раз потом Кира с ненавистью вспоминала свои мечты и планы, да ничего ей уже не было нужно, ничего, - только бы ходил где-то за спиной человек, с которым она плохо ли хорошо, а прожила столько лет… И сын, и внуки, и подруги, которыми она обзавелась в этой своей новой жизни – для себя, все ее раздражали, все вызывали боль. Она сбегала на свою запущенную, старую дачу и часами смотрела

в угол совершенно остекляневшим взглядом. …Там ткал свою паутину крошечный паучок…

Иногда она видела по телевизору Комякову, которая к тому времени уже стала депутатом от какого-то района, и с ожесточением думала: « А эта… все лезет! Все лезет!» Кира еще больше располнела и опустилась, волосы спадали неровными, седыми прядями, блеклые губы кривились. «Дура! – думала Кира о Комяковой. – Дура!»

Как-то они столкнулись в городе. Кира уже немного отошла от своего горя, но все равно выглядела еще скверно. Комякова смотрелась гораздо лучше, но и у нее были проблемы, она была напряжена и сосредоточена – этот ее образ был Кире так хорошо знаком.

- А я… - вдруг сказала Кира жалобно.

- Я знаю, - сказала Комякова.

И в знак сочувствия даже ее чуть приобняла. Острый ее локоть и жесткий, затянутый в костюм бок, словно провалились в мягкое Кирино тело Они постояли так немного.

- Ладно. Пока, - сказала Комякова.

Потом она оглянулась и посмотрела, как уходит от нее

по улице полная, сгорбленная женщина… как она с усилием переставляет ноги, чуть переваливаясь с одной на другую. Что она могла ей сказать? Разве что о продолжении и о том, что свободу воли еще никто не отменял…

- Я позвоню, - сказала Комякова.