Светлана Карагод - Дьявол в нём. Город любви

Она не верила, но не могла найти той фразы, которая заставит его остановиться. Хотела оттолкнуть – и не могла. Видела себя, будто со стороны – беспомощно улыбающуюся, словно парализованную его волей, покорно идущую с ним. Явного повода бояться его не было. У фонтана он показывал водительские права – правда так быстро, что она, не приглядываясь, прочла только имя: ей же было все равно, как его зовут, так как не думала, что знакомство продолжится. Большинство девчонок с филфака, где на одного парня даже не десять, а сорок девчат, именно так знакомились со своими парнями на улице, дискотеке, кино, но… Это «но» висело над ней, как топор над головой приговоренного.

Они быстро приблизились к центральному входу в огромное четырехэтажное общежитие, имевшего довольно мрачную славу, о которой Надя, впрочем, не имела ни малейшего представления. Абитуриентов и первокурсников сюда давно не селили, по причине того, что они здесь просто бы не выжили. Здание было таким огромным, что даже сам комендант не знал точного количества проживающих. В последние, перестроечные, годы здесь часто случались криминальные разборки, и потому жили в основном курсами или группировками, которые прекрасно выясняли отношения без участия администрации. Летом, как обычно, здесь был проходной двор.

– Верю! Иди! Я подожду! – как можно правдивее говорила она фальшиво-радостным голосом и уже мечтала, как исчезнет без объяснений.

У входа стояли около десятка припаркованных автомобилей, и двое молодых людей в спортивных одеждах, толстая белокурая девица, в домашнем, замусоленном халате и тряпочных тапочках, курили у двери. Ее вид немного успокоил Надю, но, когда они подошли ближе, то по опухшему от пьянок, тупому, истасканному лицо немолодой женщины, стало понятно, что она не студентка и здесь не живет.

– Иди, – опять повторяла, пытаясь выдернуть свою руку из-под локтя Романа, но он до боли обнял ее за талию.

– Лучше в фойе! – и, не дожидаясь ответа и все так же обнимая, почти приподняв, протащил ее через вахту в вестибюль общежития, при этом лучезарно улыбнулся вахтерше: капризная моя подружка, совсем замучится, уж простите – за мной подарок!..

Только сейчас, когда этот Роман перенес ее, как перышко, через вахту, она осознала, насколько по сравнению с ним слаба. С усилием освобождаясь из его объятий и пятясь назад, пролепетала фальшивое, никому не нужное обещание.

– Я жду… тебя!

– Вот уж детский сад на прогулке! – беззлобно ухмыльнулся он. – Вместе и пойдем… за деньгами. Зачем тебе здесь стоять? Общага же мужская! Здесь мужики всякие черномазые бегают, могут и в аул утащить.

В глазах «училки» застыл ужас, а он улыбался. Надя второй год жила в общаге, но это было общежитие гуманитарных факультетов пединститута, не делящееся на мужское и женское. Парни: историки, художники, филологи – в большинстве своем были настолько избалованы женским вниманием: за ними буквально охотились представительницами прекрасного пола, – что угрозы они никакой не представляли. Теперь же выяснилось, что эта общага, у которой она соглашается ждать, – мужская! Ужасно! А этот парень, конечно, и предположить не может, что ей, студентке пятого курса, живущей в общаге, присущи какие-то комплексы! Кажется, она влипла в очень нехорошую историю!..

– Не бойся, – словно угадав ее мысли, весело произнес Роман, – тут девчонок предостаточно. Да и ты со мной – потому тебя никто не тронет… – «кроме меня»: смеялись его зелено-серые глаза: – Если не хочешь идти пешком САМА, – подчеркнул он зловеще последнее слово, – могу и донести! Четвертый этаж не очень высоко. Не сомневайся – донесу, сил хватит! – Ей слышалась угроза. Раздвинув руки, он надвигался на нее, заслоняя выход: – Тебя когда-нибудь носили на руках?

– Нет! Не надо! Я сама…

В три часа дня, несмотря на жару, косметический салон «Волшебница», лучший в центре города, был переполнен. Женщины всех возрастов, расположились в небольших креслах у входа и, рассматривая красочные журналы, ожидали своей очереди – кто в парикмахерскую, кто к косметологу, кто на маникюр-педикюр.

Выпускница филфака, Танечка Бусина, в полной боевой раскраске: с тональным кремом на лице, прикрывающим разодранный прыщ на щеке; синими как у египетской мумии стрелками на глазах и ярко накрашенными губами – сидела за столиком у окна и наблюдала, как маникюрша колдует над ее маленькой, «дворянской» ручкой. В изящной позе, которой позавидовала бы любая актриса, она кокетливо покачивала ножкой, выглядывающей из-под шелковой, красной в белый горох юбки, и наслаждалась только что сделанным педикюром.

– Только не порежь меня, Люся! – драматично встряхивала головой, растягивая гласные: – Мой папочка этого со-о-всем не любит!

– О нет, что вы! А если что – я все исправлю, и он не заметит!

Люся терпеть не могла эту «шалашовку», как про себя она именовала Таню, и сейчас ее больше всего волновал вопрос – приедет ли за этой фифой на своей новой «шестерке» папик? И будет ли столь любезен, что заплатит ей в карман, а не в кассу? Расплатится ли, как обычно, не только деньгами, но и импортным лаком для ногтей? Который уже сегодня можно «толкнуть» какой-то клиентке или красить им ногти за дополнительную плату. Располневшая после вторых родов маникюрша с завистью посматривала на узкие покатые плечи Танюши, полную грудь, выпирающую из облегающей, открытой серой майки. Бросала взгляды на ее шикарные, до пояса, некрашеные каштановые волосы, накрученные, видимо, на ночь на косички, и теперь торчащие во все стороны пышной копной.

Бусина ходила к Люсе около двух лет. Когда было много клиентов, как сегодня, без очереди. Иногда появлялась каждую неделю, иногда пропадала на месяц. Причем, если ее долго не оказывалось в салоне, ногти «девицы», как еще ее называла маникюрша, оказывались в ужасном состоянии – обломанные и обгрызенные. Старый лак Танюшей никогда не стирался. В ее косметичке, наверное, даже пилочки нет! Это давало повод для сплетен, так как ее любовника, «папочку», Ивана Плевина отлично знала вся «Волшебница». Кто-то даже помнил его худым, еще похожим на студентика, молодым мужчиной, с пышной шевелюрой, приносившим раз в неделю в отдел косметики свою замороженную сперму, потом выгодно женившегося на часто посещавшей салон стареющей еврейке. Другие знали Ванюшу сегодняшнего. Уже набравшего во всех смыслах вес, скользкого, болтливого, молодящегося фарцовщика, вечно одетого в модный светло-синий джинс, с седеющими висками и небольшим брюшком, с лицом вечно помятым от излишеств. Всем в салоне он продавал европейскую косметику, импортное бельем, колготки, пижамы, джинсы, аудио–видеоаппаратуру и другой товар, чего нельзя было купить в СССР, но можно было достать за границей или скупить у приезжающих оттуда граждан. Папик скрывал возраст, часто менял автомобили и спутниц, и чем старше становился, тем моложе оказывались рядом с ним девчонки-провинциалки.