Светлана Карагод - Дьявол в нём. Город любви

Маникюр был закончен, но ногти еще не высохли, а Тане вдруг захотелось выбежать из салона, из этого людного места и быть одной.

– Вы в кассу заплатите или мне? – спросила Люся, переходя вдруг на официальный тон: все эти разговоры об элите, свадьбе и о том, что папику скоро предложат место дипломата в Вене или Калькутте, а ей, Бусине, очень заманчиво стать женой дипломата – маникюрша слушала неоднократно.

– А сколько стоит – тебе?

– С массажем – два пятьдесят!

– У меня три рубля. – Бусина осторожно накрашенными пальцами расстегнула изящную, явно не советского производства сумочку. – Возьми в кармашке и сдачу туда положи…

Ни педикюр, ни маникюр, ни роль светской дамы не помогли Танечке успокоиться. Ее нервозность, настоящая, не наигранная, была не объяснима. Ей хотелось «рыдать и плакать». Она чувствовала, что сегодня что-то обязательно случится в ее жизни. Какая-то важная перемена. Возможно, Плевин наконец-то сделает ей предложение? Возможно, они уедут из Ростова, как он неоднократно обещал. Возможно… Ее подташнивало: она со вчерашнего обеда ничего не ела, кроме чашки кофе вечером. Надо держать фигуру, а то в ее породе все женщины склоны к полноте. А разве может быть жена дипломата толстой?

Она выходила из салона, когда на нее буквально налетела одноклассница-однокурсница Светка Гулевская:

– Ой, и ты здесь! – воскликнула Танюша и почему-то очень обрадовалась этой встрече.

– Привет! – Света, очень красивая, в коротком, сшитое недавно на заказ платье из японского шелка, плотно облегающим ее спортивную фигуру, заняла очередь и присела в кресло у двери: – А я думала, ты уже на морях диплом обмываешь, а ты здесь паришься!

Дуя на ногти на нервозно дрожащих пальцах, Танюша расположилась рядом, всем видом показывая, что задержалась исключительно для того, чтобы высушить лак. Было время поболтать.

– Да нет – мой папочка море не любит! Мы все больше в ресторане паримся! Сегодня вот опять в «Ростовчанке» сидим…

Приехав учиться из одного города, Бусина и Гулевская сначала были очень дружны. Обе небольшого роста, веселые и живые: Таня изящная как рюмочка; Света, худая легкоатлетка, прекрасно дополняли друг друга и почти не разлучались. На первом-втором курсе они жили вместе с Надей на съемной квартире в десяти минутах ходьбы от института. Им было очень весело втроем. Благодаря Танюше, наводившей по часу макияж и Надежде, любившей поспать, они умудрялись опаздывать. Света, как самая дисциплинированная в их компании, каждое утро тащила подруг за собой на занятия, но, несмотря на все ее старания, за первые три месяца обучения у каждой из них случилось по два выговора с занесением в личное дело. Комично строгий для первокурсников ректор Рыбцов стоял на пятом этаже филфака с секундомером и, вылавливая опаздывающих, отправлял их в деканат для написания объяснительных. Девчонок грозились «разобрать» и «проработать» на всех собраниях. Но на их счастье началась перестройка. Рыбцов ушел на повышение, секундомер списали в утиль, а они научились или не опаздывать на занятия, или вообще не приходить на первую пару. Жили дружно и весело, пока Бусина не встретила папика – и подруги ни разошлись по «идейным» понятиям.

– Как ты можешь… быть с ним! – кричала на нее Светка: – Он же – старый! Мерзкий! Фарцовщик! А как же Клим – он тебя любит!

– У нас с Сашком ничего не было! Так поцелуйчики при луне! И что может дать мне твой Клим – песенки попеть или цветочек нарисовать! А у Плевена все схвачено – и квартира, и машина, и шмотки импортные…

– Саша будет художником – и это главное! У него талант! А этот, – Гулевская осеклась, не зная, как назвать любовника подруги, – даже имени тебе своего не сказал, ты не знала – то ли Вова он, то ли Ваня!.. – Гулевская искренне не понимала связи подруги с таким внешне неприятным, на много лет старше мужчиной: – Ты не можешь его любить! Ты… продаешь себя!

– Будет ли из твоего Клима Сальвадор Дали еще неизвестно! А я не хочу ждать – я хочу жить сейчас! Лучше быть куколкой при богатом муже, продать себя, пока пепел не посыпался, а не горбатиться, как моя мать, от зарплаты до зарплаты.

– Все схвачено? Да он женат!.. Наверное.

– Ну и что! Жена – не стенка! Разведется! Они поругались, и она в ГДР с сыном уехала, работать, и еще неизвестно вернется ли! Я бы не вернулась! – Бусина не слышала никаких аргументов и, споря, в выражениях не стеснялась: – Была бы ты красивой, как я – тоже бы себя продала!

Света даже не замечала, что слова подруги звучат как оскорбление: ей хотелось только доказать Тане, что она делает ошибку, остановить ее неверный шаг:

– Брак по расчету хорош! Только главное – чтобы расчет оказался верным!..

– Видели, какие розы он мне дарит, белье, сережки?.. Я всегда буду с ним молодой и ухоженной!..

Света и Надя не понимали ее, не завидовали, но и не осуждали, свято поверив в заверения подруги, что ей хорошо с Ваней, что это любовь и что она скоро выйдет замуж. Около года Бусина скрывала свой роман от матери, которая и была-то старше Плевена всего-то на год, но при этом Танечка зачем-то растрепалась о своей сладкой жизни всему курсу филфака. Сначала она еще появлялась на занятиях, шокируя однокурсников своими нарядами. То приходила в черном бархатном, пахнущим нафталином, бабушкином платье, то в подаренной папочкой розовой немецкой пижаме, выдаваемой за брючный костюм. Или, как сегодня, являлась в пляжной маечке, открывающей ее женственные узкие плечи, с немыслимым арсеналом украшений. Позже папик решил, что Тане надо зарабатывать, и она стала приносить и показывать однокурсницам импортную косметику, вещи, и при этом в подробностях рассказывать, как теперь ей богато и счастливо живется. Она искренне убеждала подруг, что весь филфак смотрит на нее и завидует. И так рьяно играла роль светской дамы, провинциалки, схватившей удачу за хвост, что через неделю-две устала и вообще перестала ходить в институт. А Гулевская принимала на себя все расспросы, сплетни и пересуды о Тане, потому что никто не мог поверить, что их дружба закончилась. Иногда Света звонила с телефона-автомата на квартиру Плевена и призывала Танюшу прийти на занятия. Но ни уговоры, ни угрозы – рассказать все матери – не помогали. Когда папик был дома, Бусина разыгрывала по телефону истеричное веселье, а когда его не было – рыдала, хотела спать, или слабым, полупьяным голосом несла чушь про какие-то кинопробы, которые ей скоро устроит Ваня, рассуждала о количестве оргазмов, которое должна получать в день нормальная женщина.

– Если ты не расскажешь матери с кем живешь, я сама это сделаю, – грозилась Светка. – Я не могу врать, почему ты в очередной раз не приехала домой.