Джон Эдгар Уэйн Персиваль - Гражданская война

– Потому что мы единое целое, дурень! Мы, то есть я, Элиас Вальтер Аргентайл.

– Видимо мне пора в психиатрическую лечебницу. У меня расстройство. Раздвоение личности. Горе мне горе. Как я докатился до такого ужасного состояния.

Тут Элиасу прилетела пощечина, которую он дал сам себе. Кто-то управлял его телом изнутри. За всю свою жизнь он не слышал о таком проявлении раздвоения личности; обычно пока одна личность спит, другая бодрствует. Сейчас обе находятся в активной фазе. Невозможно! Или…

– Когда я был маленький, то верил в волшебство и сверхъестественное, а сейчас приходится прикрываться такими словами как: сумасшествие, безумство, раздвоение личности. С каких пор я превратился в такого приземленного, глупого, наивного дурня, отрицающего огромный мир, существующий в самом себе и во всем, что меня окружает.

– Но… – левая рука тут же зажала Аргентайлу рот, не давая вымолвить ни слова.

– Нужно уметь принимать себя, а не ограждаться в угоду другим!

Прозвенел будильник и Элиас вскочил как ненормальный с пола, готовый броситься на любого, кто рискнет угрожать ему. Осознав, что он дома, что больше нет странного голоса, спорящего с ним, что все в порядке, Аргентайл расслабился и отключил будильник.

Ему удалось проспать всего лишь несколько часов, а теперь работа. Элиасу хотелось погрузиться в ресторанную рутину, чтобы избавиться от любой свободной минуты. Как только Карэн пришла на работу, Аргентайл попросил дополнительных смен, а также подработку грузчиком в вечернее время, когда он не работает. Брайнович удивилась такому рвению, но отказать не смогла. Редко кто готов за такую зарплату столько работать, к тому же это позволило бы ей сэкономить.

Элиас работал на износ с того дня, когда Марк сбежал, до того дня, когда он неожиданно получил письмо, спустя две недели. На конверте немного корявым почерком было написано:

Элиасу Вальтеру Аргентайлу

от Марка Циммерман

г. Штутгарт, Ремерштрассе, 72

Далее текст письма.

Дорогой, Элиас

Я знаю, что поступил как полный кретин, но мне надо было разобраться в себе и с тем, что происходило. Не жду от тебя прощения, но надеюсь на встречу.

С уважением, Марк Циммерман

Барьер из работы и усталости рухнул, и опять чувства набирали обороты, готовые в любой момент подкосить Аргентайла и превратить в слабого и неуверенного мальчишку. Элиас плохо понимал, почему он так страдает из-за Марка, ведь о любви парень до этого дня не задумывался.

Долгожданный сон, который позволил забыть обо всем, – оборвался. В дверь квартиры, что располагалась по адресу Ремерштрассе 72, настойчиво постучались. Утренний гость разбудил всех жильцов, но ко входу поспешил Элиас, который с трудом соображал. Тело страшно болело, ноги гудели после прогулок по ночному Штутгарту до сих пор, а глаза наливались кровью и беспрестанно зудели.

– Кто там? – голос Аргентайла пронесся по всей квартире и окончательно лишил сна Ори и Хельгу. Девушка недовольно пнула дверь в свою комнату и, выскочив в коридор, завизжала:

– Пускай проваливают! Шли их, Эл. Ненавижу таких уродов! – на этом возмущение Хельги закончилось, и она вернулась к Ори и крепко заснула.

Замок скрипнул и дверь распахнулась. На крыльце стоял он. Всякое желание вернуться в постель пропало. Элиас увидел Марка. Такой же высокий и сильный, янтарные глаза и милейшая улыбка, не сползающая с его лица. Парень словно ухмылялся или, наоборот, таким образом проявлял стеснение и скромность.

– Доброе утро. – Емко и коротко. Циммерман сейчас был так слаб, что просто не представлял, как можно наладить общение с этим величественным и самым необыкновенным человеком на земле. Марк трепетал перед Элиасом. Никогда он не чувствовал себя таким слабым и беззащитным, нежели сейчас. И все он…

– Ты видел время? Сейчас только восемь. – Когда Элиас заговорил, Марк тут же расслабился. Голос Аргентайла звучал возмущенно, но из-за времени, а не из-за того, что Циммерман решил к нему наведаться. Видимо он ждал его, только не так рано и не так неожиданно.

– Поехали кататься? – Марк кивнул в сторону автомобиля. Элиас устало посмотрел на Циммерман, затем на пустую машину, и тут же захлопнул дверь.

Такого поворота событий Марк не ожидал, но упертость, которой он обладал с детства, велела ждать ему у порога и не сдаваться. Прошло от силы минут десять и дверь квартиры скрипнула. На пороге появился Элиас, но уже собранный, умытый и в теплых вещах. По лицу Марка пробежала игривая улыбка, но тут же исчезла, когда Аргентайл негодующе уставился на него в ожидании.

– Пойдем, – Марк проводил Элиаса до машины, и открыв пассажирскую дверь, стал ждать, когда парень соизволит сесть.

Аргентайла раздирала ярость и странное неописуемое чувство, которое он пока не мог понять. С одной стороны, садиться в машину и идти на поводу у Марка глупо, с другой стороны, ему ведь так этого хочется. Все дни он только и мог, что работать с утра до ночи, но оказываясь в душе или в постели, не мог не вспоминать приятный запах Циммермана, его сильные руки, что крепко держали в ночь рождества, ровного дыхания, которое заставляло волосы колебаться и тем самым щекотать уши. А вдруг это большая ошибка ненавидеть Марка, которая заставит презирать себя всю сознательную жизнь пока смерть не одарит покоем?

Решения… решения…

И вот уже теплый воздух обволакивает Аргентайла, который осматривает салон автомобиля. Он не разбирался в машинах и их марках, но один внешний вид салона говорил о кругленькой сумме, что Марк отдал за этой чудо современных технологий. Он мог без проблем спросить Циммермана, что за машина, только заводить диалог ему не хотелось. Элиас старался держаться отстраненно, чтобы не давать поводов для разговора.

Мотор заревел, и машина понеслась вперед.

В окнах мелькали дома: маленькие и большие, цветные и строгие, многоэтажные и одноэтажные, ухоженные и грязные. Такой разный город. От улицы к улице можно наблюдать как жизнь меняется. Здесь человек может позволить себе все что захочет, но уже через квартал, живут те, кому иногда приходится оставаться без ужина, работать до поздней ночи и не видеть свою семью. Элиас наблюдал это все, он чувствовал каждого человека, их боль и их наслаждение, улыбался, если кто-то смеялся; грустил, если кому-то было тоскливо. Его лицо менялось ежеминутно, становясь теплым и светлым, затем серым и томным.

Рядом сидел Марк и мог только изредка поглядывать на Аргентайла. Он не осмеливался заговорить, потому что видел на сколько озадаченную и глубокую гримасу скорчил Эл. Где-то глубоко в душе ему хотелось забрать всю боль, что испытал Аргентайл, отнять всю тьму, что его новому другу пришлось увидеть, лишить негатива, только ради одной улыбки. В отличии от Элиаса, Марк прекрасно понимал источник своего поведения. Любовь, как сильное химическое или иное проявление, заставляла Циммермана быть сейчас тут, рядом с Элиасом, рядом с человеком, которого он, видимо, действительно несмотря ни на что полюбил.