Ирина Зелинская - Где? – Неважно. Когда? – Все равно

Получив бумажное свидетельство того, что одиннадцать лет жизни были потрачены почти впустую, он вместе с парой панков из параллельного класса, решивших, что родительским деньгам можно найти лучшее применение, чем танцы под Верку Сердючку под присмотром классного руководителя, отправился пьянствовать в Ириновский лесопарк. Там вскоре один из товарищей, будучи еще до начала мероприятия в раскладном состоянии, потерялся, а второй, решив, что на празднике жизни не хватает женщин, пошел кадрить компанию припозднившихся нетрезвых девиц и тоже не вернулся. В результате Федор, побродив по сумрачно-туманному лесу, отправился в одиночестве гулять по городу. Он позвонил Кире, надеясь, что та, как всегда, быстро отреагирует и приедет, но она оказалась на даче. В конце концов ему ничего не оставалось, как к трем часам ночи вернуться домой. Однако и это было не лучшей идеей, так как папа был не один, а с дамой сердца.

Родители Федора были в разводе очень давно. Это случилось тогда, когда у бабушки по маминой линии обнаружили рак, и мама была вынуждена покинуть Петербург, где она жила у мужа, вернуться в родной Петрозаводск, чтобы ухаживать за умирающей. Федин папа поначалу честно пытался ездить к ней из Питера каждые выходные, но однажды в поезде Петрозаводск—Петербург разговорился с обаятельной молодой женщиной, которая вскоре стала его второй женой. Федору тогда было около пяти лет. Жизнь довольно сильно изменилась с тех пор. Затем так сложилось, что лето он проводил в Петербурге с отцом, остальное время – с мамой и отчимом в Петрозаводске. Но год тому назад отец развелся со второй супругой, и Федор понял, что обратно к маман не поедет. Незачем. Думал, на этом его кочевья закончатся, но не тут-то было. Просто теперь все перевернулось вверх дном: большую часть времени он жил в Петербурге, а на каникулы ездил в Петрозаводск.

Оказавшись дома не в самый удачный момент и увидев то, что не следовало видеть, он, будучи в прескверном настроении, демонстративно громко хлопнул дверью и отправился догуливать раннее утро, рассчитывая на то, что гостья оценит ситуацию и уйдет, не задерживаясь.

Подобно Федору, Кира, в день, когда должны были состояться выпускной и вручение аттестатов, даже не думала к этому событию готовиться. Она собиралась с утра, на первой электричке, ехать в город с дачи, где вместе с ее собакой и кошкой оставалась Екатерина Георгиевна.

– Что привезти из града Петрова? – спросила, уже завязывая кеды, Кира.

– Себя, в первую очередь, а то я тут с ума сойду с соседями-дегенератами. Сил нет их поганый шансон слушать, – ответила подруга после паузы и загадочно улыбнулась. – А еще ништяков, конечно. И печеньку-амброзию. И шампанского. Будем праздновать свободу – одиннадцать лет строго режима закончились, мы наконец-то откинулись.

– Эк тебя, Геннадий, скукожило.

– Это все они, – Екатерина Георгиевна показала в сторону соседского участка, – плохо на меня влияют. Я тут по фене заботаю с таким плейлистом.

– Держись! Вечером приеду, мы им панк-революцию устроим.

Екатерина Георгиевна вышла на крыльцо, потянулась, громко зевнула и ритмично, деля слова на слоги, проорала в сторону соседского участка:

– Ну и что, что мне на ухо в детстве насту-пил мед-ведь, по-да-рите мне бу-дильник, буду под не-го я петь!

Кира истерически захохотала, обняла подругу и вышла за калитку. На часах было пять утра.

Когда она открыла дверь в квартиру, оказалось, что дома никого нет. Мама в это время водила бабушку по врачам, из-за чего переезд на дачу откладывался на неопределенный срок.

Воду уже отключили, и, чтобы помыться, нужно было потратить более часа только на нагревание ее в необходимом объеме. Истинно петербургская традиция – каждое лето поливать себя из кастрюльки.

Когда родители вернулись, Кира, лежа на диване, читала книжку, ожидая пока волосы высохнут.

– Рано ты. На первой электричке, что ли, ехала? – спросила мама, заглядывая в комнату.

– Доброе утро, да.

– Катюха там с Яшкой и Симбой осталась?

– Да, пару дней там посидим еще. Я сегодня после вручения аттестата тоже уеду.

– А праздник себе устроить не хочешь? Сделать красивую прическу, надеть вечернее платье – это все-таки выпускной. Он, как свадьба, один раз в жизни бывает.

– Ни малейшего желания. Да и со свадьбой, которая якобы один раз бывает, ты палку перегибаешь, – засмеялась Кира.

– Ну и дураки вы, – подытожила Мария Николаевна, под «вы» традиционно подразумевая все это непутевое молодое поколение.

К шести часам вечера Кира оказалась у дверей школы, расположенной на набережной лейтенанта Шмидта. Нужно было забрать аттестат. Для нее эта процедура была ничуть не более волнующей, чем, скажем, поход в магазин за хлебом, поэтому весьма удивительно было наблюдать у входа выпускниц в вечерних платьях.

Еще в гардеробе она поймала на себе несколько недоумевающе-сочувственных взглядов. Однако – удивительное дело – они не то что не задевали ее, но, напротив, только раззадоривали. Хотелось крикнуть всем: «Я люблю! Я поступила туда, куда хотела! У меня впереди целое лето, без комиссий, экзаменов и бумажек! И еще – я свободна от вас всех на-все-гда!» Конечно, она ничего не крикнула, постучалась в дверь кабинета директора школы, объяснила секретарю, что очень спешит на электричку и хотела бы получить аттестат вне церемонии. Но, увы, исключений в этот раз не было и, будто во сне, она прошла в актовый зал, стала частью аплодирующей медалистам толпы, получила незамысловатую корочку, пожав руку директору школы, имя которого даже не запомнила за год обучения, дождалась окончания церемонии и выбежала на набережную.

Время поджимало все сильнее, а автобуса не было. Шансы не успеть на последнюю электричку увеличивались с каждой минутой. После почти часового стояния на остановке стало очевидно, что этим вечером они с Екатериной Георгиевной будут праздновать ее день независимости разве что по отдельности. Она позвонила подруге.

– Привет! Ну что, ты уже мчишься к нам? – сразу же поинтересовалась Боженька.

– Увы, нет! Все очень медленно и долго. Прости, пожалуйста, я буду у тебя с утра, рано-рано! Меня задержали в школе, теперь вот, как назло, автобуса нет. Уже бы пешком дошла.

– Не переживай, о нерасторопный Кирунчик! Якова накормила, ни один килограмм ее грушевидной формы за время твоего отсутствия не пострадал, Симбиойд где-то шарится, принесла мне мыша, думала, что я – это ты, хотела покормить. Я от мяса отказалась, и она обиделась. Мы великодушны и простим тебя, если ты привезешь нам банку вареной сгущенки.

– Все что угодно! Благодарю тебя! Буду часам к восьми.

– Ждем.

Само собой, после этого разговора на набережную лихо завернул полупустой автобус, чуть было не пролетевший мимо остановки и лишь притормозивший, чтобы, раскрыв переднюю дверь, подобрать негодующую Киру.