Ирина Зелинская - Где? – Неважно. Когда? – Все равно

Дома с порога начались вопросы.

– Ну как, получила? – спросила мама, встречая дочь в прихожей. – Что там? Сплошные тройбаны?

– Представляешь, нет. Только химия, алгебра, геометрия. Остальное вполне прилично. По-моему, половину вообще нарисовали.

– Директору вашему цены нет. Не жалеешь, что на выпускной не пошла?

– Нет, конечно. Я даже не знаю, как зовут моих одноклассников.

Мама покачала головой и отправилась курить на балкон – вспоминать свои золотые школьные годы.

Сумка была предусмотрительно собрана, недочитанный роман отложен на подлокотник дивана, оставалось только уснуть, проигнорировав белую ночь и отвратительно холодные и мокрые после второго за день мытья волосы, разбросанные по подушкам. И еще раздражал тошнотворный запах тухлой воды от фенечек. Сигнал мобильника, заплутавшего в одеяле, вмиг участил сердцебиение.

– Приветствую! Не разбудил? – голос Федора был бодр.

– Вечер добрый! Отнюдь.

– Я тут внезапно оказался в городе, подумал, авось, ты жаждешь присоединиться.

– А метро открыто еще? Сколько времени?

– Двадцать три пятнадцать.

– Мне утром на электричку надо рано. Часов в шесть.

– Дык. Я могу проводить.

– Погоди, я тебе перезвоню через минуту.

– Жду.

Кира выскочила из комнаты, спотыкаясь, на ходу натягивая джинсы, путаясь в штанинах, и судорожно ища футболку в груде сваленных на спинку стула вещей.

– Мама! Ма-ма! – позвала она из прихожей, уже завязывая кеды.

– Ее нет, что случилось? – отозвалась бабушка из комнаты, перекрикивая телевизор. – Ты куда собралась?

– Я гулять, с другом. А мама где?

– У соседки, у Нэлли.

Кира схватила телефон и набрала мамин номер. Отпрашивание на ночную прогулку более всего походило на постановку мамы перед фактом. Последним аргументом стало то, что выпускного у нее не было, а тут хоть какое-то развлечение. Мама сдалась.

– Поезжай. Только чтоб тебя встретили и проводили. По ночам одной чур не шляться.

– Конечно!

– И телефон взять не забудь! – последнее указание было уже совершенно излишним, поскольку с начала прогулок с Федором мобильник был при ней постоянно, он стал магическим предметом, всегда готовым напомнить, что все, что происходит с ними – явь, а не морок или прекрасное сновидение.

– Ну что, не отпустила она тебя? – ехидно спросила бабушка.

– Отпустила, – на бегу бросила Кира.

– Я бы не разрешила. Дня им мало, надо еще по ночам шляться. Пьяных полно…

Но Кира не собиралась никого слушать и уж тем более спорить и что-то обсуждать.

– Закрой дверь, я ушла. До завтра! – она махнула рукой и, схватив рюкзак, выскочила за порог.

В метро ее ждал Федор.

– Вот, Воннегута тебе бумажного привез. Он дюже хорош. Один из любимых романов.

– Благодарствую! – она положила покетбук в рюкзак. – Верну через неделю, ладно? Нужно роман дочитать.

– Не вопрос, я все равно через пару дней в ПТЗ уезжаю на какое-то время. Надо всякие бумажки собрать, книжки кое-какие привезти. Да и корешей проведать неплохо бы.

Для Киры это не было хорошей новостью, но она не стала показывать свои эмоции и спросила, как надолго он уедет. Услышав, что в Петрозаводске его ничего не держит, она обрадовалась и, вспомнив о долгожданной свободе ото всего и любимой подруге, нянчившей ее зверинец на даче, устыдилась своей реакции.

Они начали свое путешествие с Невского проспекта, измерили шагами все закоулки между каналом Грибоедова и Мойкой и оказались в Коломне.

Белая ночь – природный оксюморон – молочным маревом вперемешку со смогом растекалась над городом. Восторг от переживаемого момента одинаково остро переживался ими обоими: свобода и красота обрушивались на них в старом городе. Остывающий Петербург наполнялся свежестью, воздух начинал напоминать морской. Ночь позволяла почувствовать то, что днем ускользало от внимания: оказалось, что у шагов есть отзвук, словно невыросшее эхо, звуковая тень, сопровождающая каждый шаг.

Во вроде бы классически расчерченном строгом городе вдруг можно было наткнуться на анархически-безобразные пристройки, ассиметрично и криво врезанное в стену окно, зияющую пустой пастью дыру в полу балкона и бог весть что еще. Всякий раз, когда Кира и Федор сталкивались с отклонением в общем эстетическом плане, в их души проникал лукавый азарт проверить, «нельзя ли и нам перешагнуть через привычные рамки дозволенного».

Они остановились напротив парадной части Новой Голландии.

– Вот через эту арку, как говорят, русская архитектура вошла в классицизм, – кивнул Федор на мрачно-торжественное творение Деламота, поросшее кустарником. – Смотрю на этот упадок и думаю, что без него Питер не Питер. Вот ты можешь себе представить, как бы он выглядел, если бы не разваливался?

– Конечно, нет. То есть, представить могу, но мне это не нравится. Это особая эстетика, Петербург – город декадентов, маргиналов и ретроградов. А солнечно-позитивным он не может быть по умолчанию. Впрочем, это лишь мое восприятие. Неразваливающийся Петербург! Ха! Ты еще предложи Зимний в позитивный желтый цвет перекрасить!

– Ну, это уж ты через край хватила.

– Так ведь он таким был. А революционные матросы его штурмовали, когда он был вообще красным.

– Огонь! А внутри ты была? – спросил Федор, показывая в сторону Новой Голландии.

– Нет, ни разу. Даже не знаю, что там. Хотя чертовски любопытно было бы глянуть.

– Дык давай попробуем. Как-то же сюда попадают.

Эта идея воодушевила обоих. Обогнув справа от арки остров и оставив за спиной легендарный Поцелуев мост, они повернули на набережную канала-невидимки – Адмиралтейского – и увидели первую переправу, наглухо перекрытую высоким забором из профлиста.

– Может, получится в каком-нибудь месте подлезть. Давай перейдем по мосту и пройдем вдоль забора. Вдруг где-то лазейка осталась, – Кира жила под девизом «в каждом заборе должна быть дырка», и просачиваться в сомнительные щели и подзаборья для нее было делом привычным.

– Не, надо посмотреть, что на следующем мосту. Там, вроде, будка какая-то стоит. Пойдем!

На втором мосту в самом деле стояла будка охраны, а вместо забора был перекинут шлагбаум. Внутри горел свет, копошились силуэты сторожей. На цыпочках, стараясь не дышать, Кира и Федор пролезли под палкой шлагбаума. Гравий под подошвами предательски громко хрустел, круглое здание бывшей тюрьмы – Бутылки – они обогнули почти бегом, стремясь как можно быстрее уйти из поля видимости охранников. Но почти сразу за домом коменданта, около покатой тюремной стены из выщербленного плешивого кирпича, они наткнулись на трехметровую стену, преграждающую путь. Возможно, при других обстоятельствах, они бы и повернули обратно, но позади по-прежнему стоял охранный пункт, а в крови бурлил адреналин от первого пройденного препятствия. Федор подошел вплотную к стене, попинал ее, провел ладонью по изрытой временем поверхности и, цепляясь пальцами за выбоины и недостающие куски кирпича, подтянулся вверх.