Ирина Зелинская - Где? – Неважно. Когда? – Все равно

Он проводил ее на Ладожский вокзал и с блуждающей улыбкой поплыл в пустом вагоне метро по тоннелю. Невесомое тело не слушалось, радужными пятнами – слишком светлыми, чтобы различать цвета, – размывалась акварельная реальность. Федор на автопилоте добрался до дома и, не раздеваясь, рухнул на диван. Через несколько часов он, не покидая чудесного забытья, пошатываясь, дошел до окна, с театрально-вампирской гримасой задернул шторы и снова зарылся в одеяло.

С этой ночи все для Киры и Федора изменилось. Сказка стремительно ворвалась в жизнь, город стал пространством, в котором царило волшебство, а желания сбывались.

Через два дня родители Киры перебрались на дачу, а подруги уехали в город. Кира спешила увидеться с Федором, до его отъезда в Петрозаводск.

Жизнь переполнена удивительными совпадениями и повторениями, время заигрывает с нами перекличкой дат и фактов. Пока физики бьются над проблемами времени и пространства, культура дает возможность преодоления обоих при наличии толики воображения – медиатора для внутренних настроек восприятия. Незнание ее законов и правил не освобождает от участия в игре.

Двадцать шестое июня разворачивалось новыми городскими пейзажами, распахнутыми под ногами стоящих на крыше. Город очаровывал вечерней какофонией, словно гамельнский крысолов, он уводил вглубь своих лабиринтов, раскрывал потайные системы дворов. Перед Федором и Кирой открывалась магия запахов, звуков и световых путеводных пятен – бликов от окон, отсветов битых бутылок, слюдяных искр гранитных цоколей. Они уходили за звуком мифической флейты без страха заблудиться, с жаждой увидеть и почувствовать все: от цвета до фактуры, – дотронуться до наждачно-колючей штукатурной щеки этого невидимого великана, настолько гигантского, что увидеть его всего целиком сразу нельзя, маленькому человечку остается только узнавать его по частям, изучать фрагменты. Словно в той притче о слепых мудрецах и ощупываемом ими слоне. И когда двое, делают это одновременно, то видят почти одно и то же. И город становится для них одним, таким, каким не может быть больше ни для кого.

Спустившись на землю на набережной Фонтанки, неподалеку от Египетского моста, они, сами того не заметив, оказались около Казанского собора и, плавясь от солнца, искали укрытия от туристов и жары.

Ноги принесли их на детскую площадку в Михайловский сад в поисках тени и скамейки. Гвалт голосов гасился шумом деревьев и смешивался со звуком флейты уличных музыкантов, развлекающих туристов по другую сторону ограды, там, где возвышался над зеленым фонтаном листвы Спас-на-Крови.

Город завязывал гордиев узел над их головами, крепко связывал раз и навсегда судьбы, исполнял желания. Молитва необязательно должна быть обращена к Богу, она может уходить непосредственно к Бытию. Страстное стремление к чему-либо само по себе может быть заклинанием, действие которого не отменимо: обмену и возврату наши желания не подлежат.

Кира смотрела на купола Спаса на Крови сквозь ветви деревьев и, как одержимая, про себя на все лады – от мольбы до требования – повторяла просьбу соединить их с Федором навечно, вела торг, предлагая всю себя и все, что есть в ее жизни, да и саму жизнь – что уж тут мелочиться! – за то, чтобы до конца быть вместе. И пускай этот конец настанет хоть завтра, лишь бы успеть почувствовать, что они – одно. Ее постоянное стремление игнорировать временное и равняться на вечность влекло за собой полярную постановку вопроса на уровне «быть или не быть». В полутонах и полумерах она не нуждалась.

Федор курил, как обычно, выдыхая в сторону, одной рукой открывая и закрывая сигаретную пачку, отбивая по ней привычный ритм и рассказывая о петрозаводских неформалах. Ему казалось, что Кира слушает вполуха, будто витает где-то, находясь рядом только физически. И чудилось, будто сквозь ее мнимое спокойствие проглядывает искрящаяся сущность: неуловимые для глаза разряды, которые чувствуешь кожей, бегают, выманивая любопытство присмотреться внимательней, разгадать тайну притяжения.

Вечер подобрался незаметно, окатив прохладой и согнав с насиженного места. Поправив хайратник и накинув на плечи рюкзак, Кира, задрав голову мысленно поблагодарила город и попрощалась, почему-то не сомневаясь в том, что она услышана. С этого момента она считала себя преданной Федору в вечности, вне зависимости от того, что готовила им реальность. А реальность напоминала о себе через орущее радио в пустом туристическом автобусе, рядом с собором: «В этот день в 1284 году, одетый в пёструю одежду флейтист, вывел из города сто и тридцать рождённых в Гамельне детей на Коппен близ Кальварии, где они и пропали». И почудилось, будто город, играя на флейте, отсекает их от теней, уводит их в свои лабиринты, а призрачные тени остаются здесь, на скамейке в саду. Но шум и возня человейника разогнали морок, флейта умолкла, и пейзаж раскинулся зеленым ковром Марсова поля.

Федор уехал в Петрозаводск и Кира осталась один на один с собой. Захлебываясь мыслями о Федоре, она поняла, что единственный способ унять кипящие эмоции – физическая усталость и поток визуальной информации. Город распахнулся перед ней простором Стрелки Васильевского острова и гвалтом Дворцового моста. В город обычно бежалось, чтобы столкнуться с кем-то знакомым или еще лучше незнакомым, чтобы повстречать человека, забыться в разговорах и смехе, досыта накормить глаза красотой декораций, на фоне которых ты сам играешь главную роль.

Декорации Петербурга налагали на любого, становящегося частью пейзажа, определенную ответственность за созвучие эстетическому облику. Только городу было под силу заглушить хор демонов в голове.

Увы, левый берег Невы на сей раз не вызывал ничего, кроме раздражения. Толпы туристов, шныряющих во всех направлениях сразу, уничтожали душевное равновесие в зародыше. Кира и не заметила, как ноги понесли ее в тишину и отставку Коломны, где вскоре ей посчастливилось оказаться напротив арки Новой Голландии.

В кустах под разваливающимися кирпичными стенами, копошилась утка. «Привет! Ты нас помнишь?» – тихо спросила Кира. Птица вразвалку повернулась к ней задом и, плюхнувшись в воду, поплыла к Поцелуеву мосту, лениво перебирая лапами. Впившись пальцами в ограду, Кира, близоруко прищуриваясь, пыталась разглядеть знакомые силуэты мазутных деревьев, колючую проволоку и, наконец, бобров, но ничего из этого она не увидела и не узнала. В голову пришло загадать желание, в очередной раз сыграть с судьбой в орлянку: все непременно у них с Федором получится (что значит все? Как получится?), если он позвонит ей, пока она здесь. Дважды обойдя вокруг острова, она совсем было отчаялась, но телефон между тем зазвонил. Увы, жаждущим общения оказался не Федор, а Паша. Она с досадой сбросила звонок и, не зачтя Лахесис 6 6 Лахесис – средняя из трёх сестёр-мойр, богиня судьбы в древнегреческой мифологии эту попытку, пешком отправилась домой.