Марита Мовина-Майорова - Да здравствует Жизнь!

А его руки легко гладят её лицо, плечи, обнимают за талию, прижимают к себе, и она ощущает всем своим существом, что он нежен, заботлив… только губы впиваются грубо и ненасытно.

«Ему можно верить», – чиркает мысль. И это последнее, что сможет потом она вспомнить.

У неё кружится голова…

Внезапно она очнулась – кофточка расстёгнута, его губы бродят по её обнажённой груди, а руки настойчиво пытаются снять с неё трусики.

«Я не справлюсь с ним, – как-то вяло, совсем даже не испугавшись, услышала она свою мысль, – бесполезно. И кричать бесполезно – никто и не дёрнется».

Давно была глубокая ночь.

…А его руки всё тянули трусики вниз. Он дышал прерывисто и не отпускал её грудь.

«Присосался как пиявка, – так же вяло и совсем уже безразлично подумала она. – Ну и пусть…»

– Ты что, мёртвая? – вдруг дошёл до её сознания его натужный шёпот.

По-видимому, он не первый раз задавал ей этот вопрос. Парень смотрел на неё и больно шарил в трусиках пальцами.

«Да, я умерла…» – прозрачно подумала она.

И опухшими, горевшими от его сладких поцелуев губами еле прошептала:

– Мне всё равно.

Парень ещё прижимал её к стене и продолжал перебирать пальцами там, внизу, но как-то уже неуверенно.

И вдруг выдернул руку и зло прошипел:

– Ну и чёрт с тобой!

Потом упавшим, тоскливым голосом, добавил:

– А ведь нам так хорошо могло бы быть…

Повернулся, и качнувшись как пьяный, вышел из парадной.

Стукнула входная дверь.

…Она медленно сползла спиной по колючей от потрескавшейся краски стене и жёстко шлёпнулась попой на холодный, цементный пол. Этот пол привёл её к настоящему. Появилось смутное понимание присутствия окружающего её пространства. Снова завоняло кошками и немытым полом. Замызганная лампочка, казалось, ехидно подмигивала ей. …И полумрак постепенно стал проясняться.

«Что обо мне подумает тетя Шура?» – в ужасе подумала она. Это была первая живая эмоция и мысль.

И вслед за ней – другая: «Нет, не умерла я».

И внезапно она снова ощутила его нервные, жадные, шевелящиеся и больно давящие пальцы у себя в трусиках.

Ей стало жарко, жалко себя и одиноко…

Ну зачем всё закончилось?!

«…Господи! Уже ведь ночь! Тёте Шуре рано утром на смену. Хорошо, что ключи мне запасные отдала».

Она торопливо, в лихорадочно-радостном возбуждении (и откуда оно, и почему?) почти бегом, поднялась к себе на этаж и на ощупь, ключом, открыла дверь. Было темно, тихо. И пахло блинчиками.

«Тётя Шура ждала меня», – без сожаления подумалось ей. Она тихохонько прокралась на кухню и щелкнула выключателем небольшого бра на стене. Да, блинчики, накрытые салфеткой, на столе. И стакан молока.

Накинулась на эти блины, проглатывая и давясь, и снова проглатывая и давясь. Жадно поедала их, пока вся тарелка не опустела.

– Ух! – выдохнула. Легонько, кончиками пальцев, потрогала все еще горевшие губы и улыбнулась загадочно самой себе. Плавно потянулась, с удовольствием изгибаясь всем телом и ощущая это своё тело совсем другим. Каждая косточка, каждая мышца его дрожали, рождая тонко-щекотную вибрацию где-то глубоко-глубоко внутри, и плотно-плотно – внизу живота.

Подумала возбуждённо: «Как интересно», – и хлебнула молока.

«Всё. Спать!»

***

…Она мгновенно проснулась, как от резкого тычка в спину.

В комнате стояла прозрачная утренняя тишина.

Лоб упирался в ворсистую спинку дивана, о щеку ласково тёрлась белая наволочка подушки, а внизу живота опять что-то плотно-плотно задрожало и сжалось. Сердце удушливо заколотилось в горле – в комнате кто-то был.

Спиной, и как-то ещё – по-звериному – она ощутила чужое присутствие, хотя по-прежнему было очень тихо.

Ей стало так страшно! До жути. Тело облило холодным потом… она боялась открыть глаза. Мурашки пробежали по лопаткам, по ногам. Судорога скрутила пальцы ног.

«Спокойно! Никого здесь не может быть. Седьмой этаж. И тётя Шура, конечно, захлопнула дверь».

И всё-таки, всё-таки, в комнате, прямо у неё за спиной, кто-то был… И с внезапно нахлынувшим отчаянием она вдруг осознала, что если сей же час не заставит себя обернуться, то потеряет сознание!

В ушах зашумело…

Она резко повернула голову – прямо у неё за спиной, близко-близко, на стуле, склонив набок голову и улыбаясь ярко-синими глазами, сидел вчерашний парень…

Оцепенение длилось секунду – и она с возмущением отчеканила:

– Ты как попал сюда?!

Не было больше ни страха, ни шума в ушах, ни скованности в теле – только возмущение, клокотавшее в самом горле и душившее её.

– Мне соседка ваша открыла, – просто и легко ответил он. – Я сказал, что ты меня ждёшь, она и впустила.

«Господи, да что же это такое? – совсем как-то вдруг безнадёжно подумала она, и ей захотелось плакать. – Да что же это такое?..»

А парень продолжал смотреть на неё, слегка улыбаясь как давнишней знакомой, и ничуть даже не смущаясь.

Внезапно до неё дошло, что она сидит перед ним в одной тоненькой ночной рубашке, практически без одеяла, которое откинула в порыве возмущения, собираясь встать.

– Выйди! – вновь обретя себя, скомандовала она. – На кухню выйди. Мне надо одеться.

Но парень продолжал смотреть на неё. И улыбался.

Ей стало не по себе. Как и накануне днём, в электричке, внутри родилось движение навстречу ему. И так же, как и накануне, он словно почуял это её движение. В его глазах вспыхнул огонёк, и он, протянув руку, провёл ладонью по её лбу.

– Убери морщинки.

И, не отнимая ладони, начал медленно приближать к ней своё лицо, одновременно наклоняясь всё ближе и ближе, глядя ей в глаза.

Она не смогла отвести взгляд от его глаз, и почувствовала, как вся её решимость и возмущение быстро улетучиваются.

А его глаза были уже совсем близко, и на своём лице она ощутила его дыхание.

Он поцеловал её в губы. Едва прикоснувшись. И снова поцеловал и не оторвал губ.

«Что он делает?» – только и успела мелькнуть мысль.

Сопротивляться она не хотела.

Странные мурашки, как от озноба, облепили кожу. Снова, как накануне вечером, внизу живота схватило, и она почувствовала, как покорно ложится на спину, и сама начинает задирать подол ночной рубашки. Ей совсем не было стыдно!

Парень вдруг отстранился и теперь только смотрел на её движения.

Он уже не улыбался.

– Что ты делаешь? – с хрипотцой в голосе наконец тихо произнёс он. – Ты уверена, что хочешь этого?

Вместо ответа она, не отводя взгляда, взяла его руку и положила себе на обнажённый низ живота. И развела ноги.

Он убрал свою руку. Опустил подол её рубашки. И встал.

– Нет.

Она растерянно смотрела на него.

– Почему нет? Ты же сам вчера хотел?..