Лея Кейн - Я тебя куплю

Что-то в Камиле не так. Есть у него тайна, которая, возможно, и превратила его в камень. И я очень надеюсь, что ему не пришлось пережить смерть своего ребенка. Такое врагу не пожелаешь.

Он щелкает пальцами у меня над ухом.

– Ты привидение увидела? Идем!

По пути к машине Камиль созванивается с каким-то знакомым и просит, чтобы для нас накрыли стол по высшему разряду. А потом всю дорогу бросает на меня беглый взгляд. Ему непривычно мое молчание, а мне нечего сказать. В голове каша. Вдруг Камиль вовсе не такой, каким хочет казаться? Он же не убил меня. Про горничную мог солгать, чтобы запугать. А пистолет для самозащиты носит. И он вовсе не жадный, не знаю, с чего Римма обвинила его в мелочности. Он уже потратил на меня три моих месячных заработка. Сейчас в ресторане еще один оставит, судя по тому, как ломится стол.

– Здравствуй, сынок! – Низкого роста полноватый мужчина обнимает Камиля, хлопая по спине. – Как я рад тебя видеть! Азу только приготовили. Горячее, как солнце! – Он всплескивает руками, приглашая нас за стол.

– Дядя Наиль, это Настя, – представляет меня Камиль, и я растерянно улыбаюсь мужчине.

– Худенькая какая! Приходи, дочка, к нам каждый день. Станешь румяная, как кубите!

Без понятия, с чем он меня сравнил, но звучит аппетитно. Дядя Наиль выдвигает для меня стул и гостеприимно берет мой плащ.

– Ну, не буду вам мешать. Приятного аппетита.

– Офигеть! Это все нам? – Я обвожу стол ошалелым взглядом, а слюнки так и текут.

– Нам-нам. – Камиль берет влажные полотенца и одно протягивает мне. – Ешь. Дядя Наиль прав, худая как щепка.

Если сейчас он припомнит Олега и спросит, неужели тот меня не кормил, то испоганит все настроение. Но нет, молчит.

Я вытираю руки, снова смотрю на стол и не знаю, с чего начать. Камиль это замечает и протягивает мне лепешку.

– Попробуй азу. У дяди Наиля оно лучшее в городе.

– А ты почитатель традиционной кухни, – улыбаюсь я.

– Отец хорошо готовил. До сих пор помню запах его беляшей. Они с дядей Наилем ларек держали. Мама почти не готовила. Была главным трансфузиологом. Как ты понимаешь из медицинской практики, пропадала в больнице днем и ночью. А когда умерла, отец не справился. От цветущего, сияющего повара Захира ничего не осталось. Сначала бросил работу, а потом и меня.

У меня сердце сжимается от его слов. Впервые Камиль говорит так спокойно, искренне, неподдельно, даже с ностальгической полуулыбкой. Называет Захира не папашей, как в прошлый раз, а отцом. Сочувствует ему.

– То есть твоя мама была врачом?

Он поднимает взгляд, полный усталости, и коротко кивает. А я, кажется, подбираю первые подходящие друг к другу детали паззла. Он не убил меня, потому что я тоже медик. Камиль из памяти к святому делу мамы не посмел бы сделать это.

Я делаю глоток чая и спрашиваю:

– Как звали твою маму?

Сминая салфетку, он не спешит с ответом. Больно.

– Ладно, можешь не говорить. Извини…

– Настя, – обрывает он меня. – Ее звали Настя.

Камиль

Медсестричка сыта моими откровениями, но все же я поясняю ей:

– Не обольщайся. Я назвал тебя Настей, чтобы защитить от самого себя.

– Не сомневаюсь, – пищит она, опуская взгляд в тарелку.

– Ешь. Адель так вкусно не накормит.

Осторожно попробовав азу с лепешкой, она набрасывается на еду, уплетая все, что нам приготовили, и нахваливая повара. Так-то лучше, девочка. Хватит рыдать по «Олегу». Этот подонок не заслуживает твоих слез.

– Все ли тебе понравилось, дочка? – беспокоится дядя Наиль, надевая на нее плащ.

– О да, ваши блюда изумительны. Пальчики оближешь!

– Ты почаще приходи.

Я вынимаю из бумажника несколько крупных купюр, но дядя Наиль укоряюще косится на мою руку. Тогда протягиваю медсестричке ключи от машины.

– Иди. Я скоро приду.

В ее глазах вспыхивает паника. Привыкла, что я каждую секунду рядом, бедняжка.

– Хорошо, – выговаривает со смятением, прощается с дядей Наилем, не переставая любезно ему улыбаться, и уходит, цокая каблуками и привлекая внимание обедающих гостей. Одному из них, бритоголовому упырю, хочется даже рожу начистить. Смотрит на девочку слишком плотоядно.

Дядя Наиль провожает ее добродушной улыбкой, а потом ее как ветром сдувает.

– Не оставляй в моем заведении эти грязные деньги. Не марай кровью.

– Начинается. – Я закатываю глаза. Вот почему я редко наведываюсь сюда. Дядя Наиль всегда учит жизни.

– Каждый день упрекаю себя, что следовало сразу тебя из приюта забрать. Хотел как лучше – денег побольше заработать, чтобы ты ни в чем не нуждался. Но опоздал. Чеховской опередил. И кем ты стал? Вы с Ромкой совсем рассудок потеряли, стоило вашей сестрице за богатого бандюгана замуж выскочить. Остановись, Камиль. Погубишь себя. И девочку эту за собой утянешь.

– Ты возьмешь деньги? – Я изгибаю бровь, теряя терпение.

Он мотает головой и, разочарованно вздохнув, хлопает меня по плечу.

– Пусть у тебя все будет хорошо, сынок.

Короткими шажками дядя уходит из зала, а я все же бросаю купюры на стол. В прошлом году один непорядочный конкурент сжег его ресторан. Дяде пришлось отстраиваться с нуля, до сих пор по уши в долгах, но наотрез отказывается от моей помощи. Все, что могу, это отправлять сюда своих людей сытно пообедать и оставить хорошие чаевые.

– Ты еще здесь? – спрашиваю у медсестрички, садясь в машину.

– А ты проверял меня?

– Я бы не удивился, если бы ты уехала.

– То есть ты признаешь, что невыносим? – улыбается она.

– Кто бы говорил, – усмехаюсь, выводя машину на дорогу.

Она включает радио, выбирает дурацкую песенку-вой о любви, но у меня рука не поднимается переключить. Девочка наконец приободрилась, успокоилась. Не хочу доводить ее. Хотя не спорю, меня заводит, когда она злится.

Вернувшись домой, я не сразу соображаю, что произошло. Медсестричка бросается к кровати, пища от восторга и размахивая ладонями.

– Камиль, ты только посмотри, какая прелесть! Какие они милашки! Сколько их? Трое! Божечки, они лапуськи!

Просто охренительно! Моя Маркиза додумалась окотиться прямо в моей постели. Принесла мне тут тройняшек на новом одеяле.

– М-да… – мычу я, сунув пальцы в карманы джинсов.

– Правда же, они хорошенькие? – Медсестричка светится бесконечным счастьем, словно это ее дети. Аккуратно садится на угол кровати и, привычным жестом убрав волосы за уши, разглядывает сосущих мамку малявок. – Какая же умничка, Маркиза. Устала, девочка. Это ее первый окот? – спрашивает она уже у меня.

– А? Окот?

– Ну, роды?

– Откуда я знаю?

– Это же твоя кошка!

– Да я ее возле подъезда нашел в прошлом месяце. Орала дурниной под дождем.

Брови медсестрички ползут вверх, и она едва слышно произносит: