Светлана Гребенникова - Мерцание зеркал старинных. Я рождена, чтобы стать свободной

– Ты-то что здесь делаешь, пес шелудивый?! Мерзавец! У меня нет слов, чтобы дать оценку тому, что я вижу! Как ты посмел?! Или это твоя изощренная месть?! Ты так ненавидишь моего отца, что решил подобным гнусным образом с ним поквитаться?

Федор открыл было рот, но я резко подняла руку:

– Ни слова! Это вопрос риторический. К чему спрашивать о том, что и так очевидно.

Я приблизилась к той, которая еще недавно так рьяно заботилась о здоровье папеньки, что пренебрегла и заграничной жизнью, и гостеприимством родных.

– А вы! – я скривила губы в презрительной ухмылке, – любезнейшая… Ха! Ну что же вы так смотрите на меня? Двуличная дрянь! Или вам совсем не жалко моего отца? Как вы могли так обидеть его?

Она пришла в себя и, горделиво подняв голову, сказала:

– Ну, ну, ну… девочка, не делай скоропалительных выводов! И, пожалуйста, удержи свой язык от лишних слов, а голову – от ненужных мыслей. Что ты себе напридумывала? Ничего не было! Мы просто мило беседовали.

– Где?! В темном чулане? – усмехнулась я. – Больше в нашем доме побеседовать негде?

– Ну… я решила посмотреть, что здесь за комнаты, а Федор шел мимо… и любезно согласился удовлетворить мое любопытство. Мы разговорились… Он рассказал какую-то непристойную шутку, чем и вызвал мой громкий смех.

Федор, как нашкодивший пес, стоял и молчал, переминаясь с ноги на ногу.

– И то правда, повеселиться-то у нас больше негде! И поэтому вы прячетесь как воры здесь, под лестницей, чтобы никто не увидел… И как, удовлетворил?

Она густо покраснела.

– Прости, не поняла? Что?

– Любопытство ваше он удовлетворил? – Я повысила голос. – Где сейчас мой отец?

– Дмитрий Валерьянович в своих покоях, – ответила Дарья Леонидовна, – спит. Он немного устал.

– Ах, он спит?! Так я пойду сейчас и разбужу его да поведаю, кого он приютил, какую змею пригрел на груди!

– Наташа, – Федор двинулся в мою сторону.

– Не подходи! – почти крикнула я, теряя терпение.

– Да ничего не было! – буркнул Федор. – Мы просто…

– Да у тебя всё просто! Вы живете в доме у человека и у него же под носом творите свои гнусные делишки!

Тут я почувствовала неприятную тянущую боль. Живот стал словно каменный… Согнувшись пополам, я громко застонала. Федор, испугавшись, бросился ко мне.

– Наташа, ну что ты так нервничаешь? Ведь не было же ничего! Клянусь Богом, не было! Ну что вы стоите, Дарья Леонидовна, скажите ей! Скажите же ей, что она…

Она тоже подбежала ко мне и испуганно засуетилась.

– Наташа, ты дыши, дыши глубже, сейчас мы тебе поможем!

Я собралась с силами и резко отстранила ее.

– Не прикасайтесь ко мне! Не прика-а-асай-тесь, а-а-а… – кричала я, корчась от боли.

Наткнувшись на мой ненавидящий взгляд, Дарья Леонидовна отпрянула. Я зло зашептала:

– Мерзавцы! Как давно у вас это продолжается?! А-а-а-а… Позовите кого-нибудь, чтобы меня отвели к отцу, я хочу быть рядом с ним – не с вами! Не с вами!

Они подхватили меня под руки и отвели в комнату, а я была уже не в силах сопротивляться. Внутри болело так, что, казалось, меня сейчас разорвет на куски. Я легла и приказала послать за повитухой.

Через час она явилась и, спешно оглядев меня, сообщила, что я рожаю – несколько раньше, чем следовало. До назначенного срока оставалось две недели. Вокруг засуетились служанки. Повитуха спокойно и толково отдавала распоряжения.

Корчась от боли, я допытывалась:

– Что? Что-то не в порядке? Почему так рано?! Что-то неладно с ребенком?

Старуха присела около меня и заботливо погладила по голове:

– Успокойтесь, голубушка, на все воля Господа. Один он знает, когда и кому срок пришел на этот свет явиться. Дышите глубоко и старайтесь делать только то, что вам говорят.

Федор бестолково топтался возле кровати. Повитуха прикрикнула:

– Папаша, покиньте комнату, вы мешаете.

– А-а-а-а, – кричала я в это время, корчась от боли, – позовите ко мне папу, я хочу, чтобы он был рядом! – Мне казалось, что нас с ним предали и что, если мы сейчас объединимся, нам будет легче перенести произошедшее.

У меня начались роды, и протекали они тяжело. Я никак не могла поймать правильный ритм дыхания. Мне всё время хотелось вскочить с кровати и ходить, ходить… Хотелось выйти из комнаты на улицу, на воздух. И чтобы меня никто не трогал, не хватал за руки… чтобы ко мне никто не прикасался, не ограничивал движений, перемещений по моему собственному дому. Но чьи-то руки везде ловили меня и укладывали обратно в кровать. На лоб то и дело клали мокрый компресс, и все как заведенные повторяли:

– Дыши, дыши глубже! Спокойно, голубушка, дыши.

Так прошло, наверное, часа два. Боли уже почти не прекращались.

– Ну всё, деточка, скоро разрешишься. Да ляг ты наконец, окаянная! – прикрикнула на меня повитуха. Милая моя, ну же! Ты должна постараться. Ребеночек-то у тебя совсем слабенький… Выживет ли?.. Только один Бог и ведает. Ты постарайся помочь ему, деточка, постарайся, милая. Давай, тужься, тужься как можно сильнее! Ты должна дитя очень быстро из себя вытолкать, иначе ему не хватит силенок, чтобы задышать!

И эти слова как будто вползли в мою голову и стали разъедать ее изнутри. Я только и слышала, что должна сильнее тужиться, чтобы у ребенка было время и возможность научиться дышать. И я сделала то, что мне говорили. Я вытужила эту девочку… и услышала ее тоненький писк. Криком назвать это было сложно. Но самое главное – она была живая!

Немного придя в себя, я попросила:

– Дайте мне ее!

Но девочку уже помыли, и, проигнорировав мою просьбу, повитуха твердо ответила:

– Ребенок, деточка, слаб очень! Да и ты ослабла, крови много потеряла…

Я не понимала смысла того, что мне пытаются сказать, и слезно просила, почти умоляла:

– Дайте же мне посмотреть на мою дочь, я хочу подержать ее…

Но девочку унесли. Я попыталась встать, но меня опять уложили в кровать, обложили всякими компрессами и оставили с девушкой, которая должна была следить за моим состоянием. Я время от времени проваливалась в полусон-полуобморок и бредила, что хочу видеть свою Софийку, требовала, чтобы мне принесли мою доченьку. Потом я снова открывала глаза и приходила в себя.

– Где Федор? Почему он не со мной? Позовите его!

Но как только он приходил, я вновь впадала в бессознательное состояние, и девушка потом рассказывала, что я опять просила вернуть ребенка.

Так продолжалось больше недели. Я никак не могла выправиться – всё время находилась на грани жизни и смерти и то и дело теряла сознание из-за сильной потери крови. Приходя в себя, я видела каких-то докторов. Меня всё время пичкали отварами и пилюлями. Потом, когда стало немного легче, один из врачей завел со мной разговор.

– Наталья Дмитриевна, – спросил он, присев на стул возле моей кровати, – вы расскажете мне, что предшествовало родам? Что с вами приключилось?! Вы что-то съели? Или выпили? Может, подняли тяжелое? Я должен знать… Ведь ваша беременность протекала удовлетворительно, и не было совершенно никаких предпосылок…