М. Нагорная - Потерянный рай. Роман

– А знаете что? – вдруг сказала Анна, когда они уже сели за столик в кафе на улице Горького и заказали по чашке чая, причём она постоянно подсыпала себе сахар, помешивала его в чашке ложечкой, чуть отпивала чай и вновь подсыпала сахар и перемешивала его, и к концу разговора растворила в чае полсахарницы. – Это, наверно, хорошо, что вы не Константин Витальевич, я почему-то опасаюсь, что он не возьмёт девочку. Понятно, что характер нелёгкий, уже с надломленной, израненной психикой. Им-то, сытым и довольным, не понять.

– Вы ошибаетесь. Константин Витальевич очень порядочный человек, и совершенно твёрдо заверил меня, что возьмёт девочку к себе. Но я понял, что она психически не здорова.

– Хм, не здорова, – горько усмехнулась Анна. – Это Арефий больной. У них это оказывается давно практикуется: оправлять неугодных и непокорных воспитанников в психбольницу, их там принудительно лечат, чтобы присмирели. Саша-то не первая. Я учусь в педологическом институте, прохожу здесь практику, – Анна тяжело вздохнул. – Я даже не знала, что такое бывает, я пребывала в своём благополучном мире, в благополучной семье и не знала, что столько брошенных, ненужных детей. Чудовищно жестокие и озлобленные дети. Они выходят из детского дома совершенно не приспособленные к жизни, как слепые котята, они ничего не умею, они не могут даже чай заварить, кипятят на плите чайник и думают, что после этого из чайника польётся заварка. Они не могут создать нормальную семью, они рожают детей и тоже бросают их.

Саша попала в детский дом четыре месяца назад самым загадочным образом. На ребёнка, неизвестно откуда появившегося и вот уже несколько часов сидевшего в холле в обнимку с тряпичной куклой-клоуном и каким-то небольшим плоским бумажным пакетом в руке, долго никто не обращал внимания, пока её не заметила уборщица Клавдия Петровна, человек довольно грубоватый, и, возможно, поэтому её попытка узнать у девочки, кто она такая и что здесь делает, ей не удалась. Девочка молчала и даже отвернулась в сторону. Подошедшая к ним Анна, наверно, вызвала у девочки доверие и на её ласковый вопрос «Ты что здесь сидишь?», она тихо ответила: «Сейчас мама за мной придёт».

– Ты с мамой сюда пришла?

– Да.

– Это мама тебе дала? – указала Анна на бумажный пакет в руке девочки. – Я могу посмотреть?

Девочка кивнула головой. В пакете было свидетельство о рождении Лесковой Александры Константиновны и записка за подписью Натальи Владимировны Лесковой о том, что у неё трудная ситуация, что она не может воспитывать ребёнка и добровольно отказывается от родительских прав в отношении своей дочери.

Первое время Саша очень скучала по дому и по матери, ни с кем не разговаривала и только плакала. Она была девочкой домашней и очень замкнутой и совсем потерялась в этом чужом, незнакомом и довольно неприветливом для неё мире. Дети в детском доме, преданные и брошенные своими родителями, очень жестокие и уже безвозвратно искалеченные, встретили её кто недружелюбно, кто равнодушно. В первое время они даже не обращали внимания на эту диковатую молчаливую девочку, которая постоянно забивалась куда-то в угол или часами сидела в холле в обнимку со своей куклой. Воспитатели детского дома тоже не отличались доброжелательностью и даже применяли изуверские унизительные наказания к своим подопечным: заставляли отжиматься от пола или стоять с вытянутыми вперёд руками до полного изнеможения, заталкивали девочек без трусов в спальню к мальчиками и наоборот, выставляли целую группу по ночам в холодный коридор вдоль стенки за шалости (обычно, это были рассказы полушёпотом ночных детских страшилок о чёрных простынях, летающих гробах и Пиковых дамах) с требованием выдать рассказчика. Старшие дети, глядя на воспитателей, тоже не гнушались истязать младших: обливали холодной водой среди ночи, чтобы просто поржать над испугом спящего, заставляли всю группу плевать в лицо какому-нибудь мальчику, провинившемуся перед ними (зачастую это была вымышленная вина), не выполнившему или неправильно выполнившему их поручение, просто избивали и таскали за волосы. И эта жестокость вновь и вновь совершала свой новый виток, когда младшие воспитанники, подрастая, начинали так же издеваться над малышами.

Но Саша, молчаливая и тихая Саша вдруг проявила странное упорство и упрямство и наотрез отказалась участвовать в подобных жестоких играх и подчиняться произволу, да ещё заступилась за девочку, с которой она подружилась. Воспитательница хотела наказать её за неповиновение, но Саша вдруг ощетинилась, злобно-яростно огрызнулась, как дикий волчонок, сверкая глазками и скаля зубки, сжалась, напряглась и окаменела в своей боевой готовности идти до конца, пусть даже гибельного конца в своих убеждениях. От неё тогда почему-то отступились и решили с ней просто не связываться. Понемногу Саша освоилась, но продолжала держаться особняком и общалась только с одной девочкой – Дианой Крупениной. Эта связь с внешним миром внезапно оборвалась, когда с её новой подругой случилось несчастье: она выпала из чердачного окна и разбилась насмерть. Начались проверки, приезжали многочисленные комиссии, следователь из прокуратуры, и Сашу, которая могла знать истинную причину этого «несчастного», как утверждал Арефий Эдуардович, случая, поскорей отправили в психиатрическую больницу.

– Мы должны её забрать из больницы, – говорила Анна, кусая губы и вновь ссыпая сахар в чай, отпивая его и с недоумением отставляя чашку с приторно-сладким сиропом. – Я не знаю, как это сделать, просто так туда не пускают. Она там как в тюрьме, ей там какие-то, говорят, уколы делают, чтобы была сговорчивей. Но она такая упрямая, ни за что не смирится, они её просто до смерти заколют. Звери они, эти врачи со своей гуманной профессией.

– Не волнуйтесь, Анна. Мы что-нибудь придумаем.

Мог ли Игорь Борисович рассказать, как ночью на территорию психиатрической больницы №6 с воем влетела машина «скорой помощи», из неё выскочили врач (сам Игорь Борисович) и фельдшер и, не давая опомнится и возможность задавать ненужные вопросы, налетели на дежурных санитаров больницы: «В какой палате Саша Лескова?! Быстро! Не спите! У нее острый аппендицит!» – вынесли спящую Сашу на руках из здания, и машина навсегда мистическим образом исчезла во мраке ночи. Всё произошло так стремительно, что по утру никто из дежуривших в больнице не мог объяснить главному врачу, кто вызвал «скорую помощь», какой был номер машины, как выглядели врачи («Как все, в белых халатах»), а может это было просто видение и не было никакой машины, и не было врачей, тогда, где пациент?

Мог ли Игорь Борисович всё это рассказать Константину Витальевичу, мог ли сам поверить, что способен на подобные авантюры, мог ли привезти в Город этот шлейф сомнительной репутации его дочери, а главное дочери Наташи, опасаясь, что Константин Витальевич не примет девочку?