М. Нагорная - Потерянный рай. Роман

– Э, алё, ты хоть понимаешь, что я говорю? – строго нахмурилась Жанна. – Ты, может, сумасшедшая? Она ещё и сумасшедшая. У тебя справка-то есть? Может, ты больная?

Губы у девочки дрогнули, и её лицо, и без до того имевшее печальный вид, приняло совсем скорбное выражение и исказилось плаксивой гримасой. Жанна самодовольно хмыкнула и вышла. Почти сразу же после её ухода в комнату зашел мальчик со словами: «Ну и где оно? Где этот музейный экспонат? Ого, вот это пугало». Мальчик был очень красивым, лет одиннадцати, с такими же как у Жанны ореховыми глазами и тёмно-коричневыми густыми волосами. Он долго беззастенчиво рассматривал Сашу и наконец спросил:

– Тебя как зовут?

– Саша, – прошептала девочка, смущаясь его пристального взгляда и опуская глаза.

– Ты что, мальчик?

– Нет.

– А-а, значит, отец не будет тебя бить, – неожиданно заявил мальчик, и губы его растянулись в ехидной улыбке, когда Саша испуганно вскинула на него глаза.

Довольный произведенный эффектом, он запустил руки в карманы и приподнялся на мысках. Саше хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, пугали эти люди, уверенные в себе, раскованные и такие красивые, что рядом с ними она остро чувствовала себя ничтожным уродцем, ей было очень стыдно за себя и она ещё больше горбилась и ёжилась.

– Коля, отойди, – прикрикнула на мальчика Жанна, которая вместе с Верой втаскивала в комнату японскую ширму, найденную ею после непродолжительных энергичных поисков в дальнем углу кладовой.

– И как ты с ней будешь? – спросил, посторонившись, Коля. – Вдруг она заразная или вшивая.

– Да, дезинфекция не повредила бы, – ответила Жанна после того, как они с Верой развернули и установили перед Сашиной кроватью четырёхстворчатую ширму из деревянного каркаса, отгородив её от остальной части комнаты, – но я, думаю, Игорь Борисович её проверил, он бы не допустил. Карантин всё же не помешает.

Жанна отступила на несколько шагов назад от ширмы, оглядела её оценивающим победным взглядом и подытожила, довольная своей выдумкой: «Отлично! Чтобы я тебя не видела, сиди там тихо как мышь. Коля, брысь отсюда». Саше еле сдержалась, чтобы не заплакать. Эти жестокие, безжалостные люди приходят рассматривать её как зверушку в зоопарке и так спокойно говорят про неё, как будто её здесь нет. Она даже была рада, что эта ширма ограждала её от этого пытливого, недружелюбного внимания, несмотря на отвратительную унизительность такого положения, словно она действительно была заразная больная и отвратительна, как жаба.

В состоянии полной подавленности сквозь наплывающие слёзы Саша машинально рассматривала на створках ширмы необычные иероглифы, нежные лепестки хризантем, тонконогих птиц и тонкий изящный узор из переплетенных веток и листьев. Из коридора доносились многочисленные голоса, шаги, весёлых смех Жанны. Там кипела, бурлила жизнь, иногда докатывалась и до её тихого уголка, когда Жанна ненадолго влетала в комнату, нарушая покой и одиночество запуганной девочки своей бурной вознёй, и тут же уносилась. Эти звуки из внешнего мира постепенно переросли в равномерный, усыпляющий гул, и Саша невольно начала впадать в дремоту, когда в комнату вошёл Константин Витальевич.

– Это ещё что такое? – спросил он грозно, напугав девочку, та встала и попятилась, не понимая, что она сделала не так, может, у них тоже нельзя садится на кровать, как это было в детском доме. – Вера! Вера, подойдите сюда. Это что такое? – указал он вошедшей Вере на ширму. – Кто это поставил?

– А это… ну… Жанна сказала, что карантин…

– Что!? Какой карантин? Убрать сию же минуту! Я ей устрою карантин. Саша, обед у нас в час тридцать. Вера, проследите, чтобы она не опоздала. Где Олег? Ко мне его в кабинет. Немедленно!

Вскоре Константин Витальевич уехал, и в доме мгновенно воцарилась тишина, скука и уныние. Жанна вернулась в комнату и, уже не обращая внимания на свою нелепую и совсем несимпатичную соседку, томно и лениво развалилась в глубоком кресле и принялась неспешно красить ногти ярко-красным лаком, пользуясь тем, что отец, который не одобрял такое буйство красок, надолго уехал в командировку. В комнату вошёл растерянный и удручённый Олег.

– Знаешь, – несколько смущённо обратился он к Жанне, – мне дядя Костя велел одежду купить вон для этой (кивнул на Сашу), ну и всякое барахло, какое ей там нужно. Может, поможешь?

– Ну вот ещё, – фыркнула Жанна, не отрывая взгляда от своих ногтей и любуясь, как художник, очередным аккуратным кроваво-красным мазком.

На мгновение задумавшись, Жанна вдруг оживилась, пришла в движение, выбираясь из кресла, и подскочила к Олегу, тряся растопыренными пальцами, чтобы высох лак.

– Стой, подожди! Тебе сколько папа денег дал?

– Двести пятьдесят рублей.

– Вот это да! – жадным блеском вспыхнули её глаза, и она тихо, почти переходя на шёпот, восторженно заговорила: – Есть идея. Я у своих подружек, у кого есть младшие сёстры, соберу кое-какие вещи, мы этой отдадим, а деньги поделим. Мне сто пятьдесят.

– Да ты что! – шарахнулся от неё Олег. – Дядя Костя узнает, он меня убьёт.

– Спокойно, – Жанна осторожно, опасаясь смазать ещё не высохший лак, ухватила его двумя пальцами за рукав рубашки, не давая ему уйти, – не будешь болтать и слушать меня, он ничего не узнает.

– Нет, если он узнает… ой, нет, даже думать не хочу, что он со мной сделает. И эта скажет, – кивнул Олег на Сашу.

– Не скажет. Ты же видишь, у неё с головой не всё в порядке. Да не трусь ты, всё беру на себя.

– А чеки? Дядя Костя потребовал отчитаться и предъявить чеки.

– Отчитаемся. Сейчас к началу учебного года все по магазинам бегают и закупаются, так что чеки я тоже достану, на нужную сумму наберём.

– Почему тебе сто пятьдесят? – начал сдаваться Олег.

– За идею, дружок. На классные джинсы тебе хватит, все будут у твоих ног.

– И ты?

– Размечтался, братик.

Оба вышли из комнаты, чтобы без свидетелей в дальнем безлюдном углу квартиры обсудить все детали своей коммерческой сделки, а потом Жанна отправилась с визитом к своим подругам. До обеда Сашу уже никто не беспокоил, и она, почувствовав себя свободней, но всё так же скорчившись и съёжившись в маленький серый комочек, склонила голову на спинку кровати и задремала. Лечь и вытянуться в полный рост на кровати она не решалась.

На обед Саша ни за что бы не пошла, но Вера, зайдя в комнату, напомнила ей о распоряжении Константина Витальевича и даже проводила до столовой, где все уже сидели за огромным овальным столом. Саша, не в силах преодолеть свою робость, панически боясь появится в обществе незнакомых людей, остановилась как вкопанная в дверях, обмирая и намертво прирастая к полу. Она уже хотела было тихо удалиться, но, обернувшись, увидела в коридоре Веру, которая наблюдала за ней, но даже не подумала помочь ей в её нерешительности и подвести и усадить за стол. Саша сделал несколько робких шагов вперёд, пошатываясь и едва не теряя равновесия от этой страшной бесконечности пространства непривычно огромного помещения столовой, словно она утопала в нём, не находя опоры и твёрдой земли под ногами. Пугаясь великолепной торжественно-парадной обстановки столовой, ослепительного блеска серебряных приборов, хрусталя и фаянса на белоснежной узорной скатерти, приходя в полнейшее замешательство от того, что все присутствующие за столом, заметив вновь вошедшего, уставились на неё с каким-то злорадным любопытством, Саша совсем оробела и не решилась подойти к столу, не зная, куда ей можно сесть. Она надеялась, что кто-то из взрослых сжалится над ней, возьмёт под своё покровительство, подбодрит и посадит за стол, может, тот большой, взрослый мальчик, имени которого она не смогла запомнить. Но, кажется, никто и не собирался её приглашать. Саша продолжала стоять, растерянно и беспомощно переминаясь с ноги на ногу, бросая жалобные взгляды и уже почти плача, и эта глупая неловкая ситуация затянулась. Девочка ни у кого не вызвала сочувствия, а Коля с Жанной перемигивались и беззвучно посмеивались над ней. Саша уже было развернулась, чтобы скрыться в своём убежище, когда из кухни вышла Арина.