Лариса Ритта - Эликсир жизни

– Никто. Это я так…

– Нет, подожди, – вперилась в меня зоркая Милка. – Ты про кого?

– Да ни про кого! Про Арсения…

– Тогда погуляй с ним!

– С ума сошла? Сама же говорила, жена, жена…

– Я пересмотрела свою концепцию, – объявила Милка со значением. – Я была не права.

– Ах, вот как, – сказала я. – Что же тебя заставило изменить свои непоколебимые моральные устои?

– А потому что, если не ты, то тогда кто–то из них, – Милка кивнула в сторону окуляров. – Арсений – лучший мужчина нашего пляжного крыла. Кто–нибудь его тут всё равно достанет. А нельзя отдавать его врагам. Мне так кажется.

– Почему–то вчера тебе так не казалось.

– Вчера такого костюма не было, – резонно объяснила Милка.

– Убедительный довод. Ладно, – я подняла с гальки свою сумку и проверила наличность. – Ты давай разбирайся со своей концепцией, а я пошла за миндалём.

– А купаться? Он купаться собирается, видишь?

– Не склоняй меня к разврату! – Я побежала к лестнице. – Там медузы! – крикнула я на бегу.

– О! Москвичка бежит! Живёхоньки! Привет, москвичка! – замахали мне панамами друзья–пенсионеры из–под лестницы.

– Да не москвичка я! Подмосквичка я…

– Ой, смотри, подмосквичка, кумысу не пей!

– Не, я за миндалём!

Я махнула дедам рукой и взлетела вверх.

И ветер взлетел со мной.

Он вынес меня на своих крыльях, и поставил на вершину. Я глубоко вдохнула. Я должна была на ней стоять, на этой вершине. Орлы должна были парить вокруг меня. Простор должен был охватывать меня, подвигая в полёт.

Но я была всего–навсего на набережной, и не орлы парили вокруг, а просто пешеходы сворачивали шеи на мой вздымающийся сарафан. Я повернулась ветру навстречу, мне хотелось, чтобы перехватило дыхание, чтобы захватывало дух. Я поняла, что там, внизу, на закрытом медицинском пляже, посреди чистоты и стерильности, мне душно. Мне стало не хватать жизни.

Мне стало не хватать любви.

Я шла быстро, чувствуя подъём сил и румянец на щеках. Миндаль мне был не нужен, как и вчера. Мне казалось, что–то должно случиться.

Только что? Что? И где?..

Посреди площади двое рабочих собирали пустые ящики и грузили в машину.

– А миндаль где? – изумлённо спросила я, озирая окрестности.

– Не завезли сегодня, – ответил один, помоложе. – Завтра приходи, красивая…

Я постояла, оглядываясь. Убранная площадь была чиста. Я обошла афишную тумбу вокруг. Юрий Антонов уехал, а «Песняры» приехали и давали в курортном зале первый концерт. В Анапу прибыл Московский цирк. Поляна Сказок приглашала на детский праздник. Всех желающих зазывали морские путешествия. Жизнь била ключом. Я оглянулась. Море впереди блистало ярко и зовуще, огромный белый корабль виднелся на горизонте, и отсюда казалось, что он совершенно неподвижен, словно на картине.

Мир был прекрасен во всех проявлениях, и только я одна была где–то взаперти, на обочине, на краю…

Я повернулась и медленно пошла обратно к пляжу.

Я шла и ловила себя на том, что вглядываюсь в прохожих – не мелькнёт ли где–то в толпе малиновое пятно. И соломенные взлохмаченные вихры над ним. И понимала, что, в общем–то, только ради этого и вынесли меня наверх могучие крылья.

И приходилось это признавать…

Я вернулась на пляж без миндаля, без надежд и без планов на будущее.

На пляже, как раз наоборот, жизнь бурлила. Друзья–пенсионеры угощали общественность арбузами, Милку обступала свита местных кавалеров.

– Москвичка пришла, – загалдело из–под лестницы, – а ну, сидай с нами, москвичка!

Медицинский пляж отличается от дикого не только стерильной галькой, на которую страшно бросить окурок, и абсолютно целыми лежаками, но и тесным содружеством посетителей. Психология закрытых пляжей прямо противоположна психологии диких.

На диком пляже тебя затопчут ещё на лестнице, тут – подадут руку и уступят дорогу.

На диком пляже лежак утащат прямо из–под тебя, тут наоборот – помогут вынести из штабеля и аккуратно установят на выбранное тобой место.

На диком пляже ты просто хватаешь свои шмотки и чешешь, куда собрался, и всем начхать, куда ты и зачем. Здесь же, пока дойдёшь до лестницы, тебя сто раз спросят: «Уже уходите? А вы далеко? А вы на обед? А вы не в магазин? Аа–а–а, вы за миндалём…»

На диком пляже ты никому не нужен, там ты – песчинка. А тут все знакомы, пансионат один, и все друг другу братья. Тут беспрестанно звучат приветствия, поздравления, пожелания, свидетельствующие о тесном общении.

Там ты никто, а тут ты личность, и все на тебя обращают внимание. Особенно, если ты занимаешься бросанием босоножек через весь пляж. И особенно, если ты пошла за миндалём.

– А шо с пустыми руками? А де миндаль?

– Нету…

– О–ох, горенько… Ну, держи кавун, москвичка, от, гляди, гарный какой…

– Да не москвичка я… – в сотый раз безнадёжно поправила я, принимая громадный сахарный ломоть. – Подмосквичка я…

– Ну, хай подмосквичка!

Милка уже стрескала свой ломоть и царила у себя на лежаке королевой, а вокруг неё роилась свита мсье Вольдемара, доцента медицинского училища, куратора нашего пляжа. Мсье Вольдемар был блестящий господин интересного возраста с прекрасной дикцией и хорошим образованием. На пляж он являлся в кремовых ослепительных брюках и окружённый толпой молодых, перспективных студентов–практикантов. Ему нравилась Милка, поэтому львиная доля кураторской опеки доставалось ей. Свита изо всех сил старалась соответствовать.

– Пери моя! – грохотал Вольдемар на весь пляж замечательно поставленным баритоном. – Об чём речь! Я в любой момент к вашим услугам. В корень надо зрить! Только скажите о ваших нуждах – мы вас спасём! Об чём речь!

– Спасибо, – скромничала Милка, рассыпая глазами кокетливые искры во все стороны, – нас ничего не беспокоит, всё замечательно. Всё хорошо, спасибо.

– Пери моя! – не унимался Вольдемар. – Это же всё бренно. Это же всё преходяще. Это вот сегодня вас ничего не беспокоит, и вы арбузики немытые, непроверенные медконтролем, грызёте, а завтра, будьте любезны – гастрит! Гастроэнтероколит! А послезавтра – будьте любезны – перитонит! А то и не побоюсь этого слова – столбняк! Ботулизм! Бруцеллёз! Сальмонеллёз! В корень надо зрить, прелесть вы моя! В корень–то не зрите!..

Когда прекрасный Вольдемар, отблистав, отгрохотав и нагнав страху на впечатлительную часть курортников, удалился, Милка обратила взор на меня.

– Вавка–а… – протянула она, проницательно щурясь, – Надо было тебя отдать Вольдемару. На тебя лица нет. Тебе нужно встряхнуться. Тебе нужен эликсир жизни.

– Ещё выпить кумысу? – осведомилась я. – Спасибо уже…

– Ну, сходи погулять с Арсением.

– Ну, вот с какой стати–то?

– Он на тебя засматривается.