Анастасия Каскевич - Было бы сердце

Я молча оставила свой чемодан на втором этаже и безропотно развесила твои рубашки в шкаф.

У меня не было сил сопротивляться и задавать вопросы.

Мы ехали из Фару в Лиссабон по мокрой трассе: дождь хлестал по стеклу как проклятый – добродушный седой португалец на заправке сказал нам, что побережье давно не видело такой холодной весны. Надвигается шторм, – сказал он, отдавая сдачу.

Мы молча сели в машину и не произносили ни слова: даже когда я впервые начала плакать при тебе – уже не от тоски, а от усталости, от болезни и температуры – ты лишь молча протянул мне пачку бумажных платков.

В Лиссабоне к вечеру вышло солнце.

Позже я вспоминала, что город был невероятно красив: старая брусчатка блестела под косыми весенними лучами и вокруг витало ощущение приближающегося лета. Люди были беззаботны и радостны, кафе пестрели лицами и галдели громкими голосами на разных языках. И в этом красивом, радостном мире я чувствовала себя до того некрасивой и несчастной, что все окружающее казалось мне какими-то неверно выстроенными декорациями. Я жила в драме, а снимать собрались мелодраму со счастливым концом.

Мы ужинали в ресторане на одной из центральных улочек. Ты пытался шутить и был очень осторожен в разговоре – ты брал меня за руку, подливал мне красного вина в красивый бокал с позолоченным окаймлением и откладывал разрывавшийся телефон в сторону чаще, чем обычно. Но моя температура вскрыла все внутренние раны, и я не могла притворяться, что все идет как прежде. Во всем мире вокруг и в нас чувствовался надрыв.

В гостинице перед номером я упала в обморок. Звук медленно вытек из ушей, словно кто-то плавно убрал громкость, а в глазах заплясали черные узоры. Никогда прежде это состояние не было таким приятным. Ты испуганно уложил меня на кровать. Я повторяла, придя в себя, что пошутила, но ты не верил. Ты позвонил на рецепшен и попросил позвать доктора – тот принес мне жаропонижающие таблетки и чай с медом. Так прошел наш последний вечер: ты пил виски и смотрел футбол, а я лежала рядом, положив голову тебе на плечо, и незаметно для себя провалилась в сон. На следующее утро ты улетел.

Оставшись одна, я закрыла все шторы, захлопнула за собой одеяло, как дверь, и заснула. Иногда я просыпалась – в бреду температуры меня будили шаги из коридора, походившие на твою походку, сообщения, приходящие на телефон, мой кашель и звонки в номер от портье: он спрашивал, не нужны ли еще таблетки и чай.

Я не вставала с кровати почти 30 часов.

В день отлета я проснулась, приняла душ, собрала вещи, заказала такси и спустившись вниз, взяла кофе в старбаксе напротив гостиницы. Размякший после теплого дождя город вывалил на улицы запахи сырого асфальта, чужих духов, соленой рыбы и марихуаны, которую многие прохожие курили вместо табака.

По улицам все так же ходили беспечные, счастливые люди – и я никогда еще не была так очевидно далека от них, как те дни в Лиссабоне.

Рядом с гостиницей была огромная, средневековая церковь, и я, поддавшись невнятному порыву, решила зайти внутрь. Старое здание проглотило меня целиком, со всей моей, казалось бы, бесконечной тоской.

Я не знала, что меня ждет в Москве и не знала, сколько мне предстоит ждать тебя – и не знала, как пережить это время.

– Апрель, Москва

Я ехала из аэропорта по утопающей в вечернем солнце Москве. Пока меня не было – пока меня не стало за завтраком в ветреной южной Португалии – в Москву пришла весна. Было почти спокойно – как в затишье перед бурей.

Полночи я не могла уснуть: я чувствовала, что с моим организмом что-то не в порядке, но никак не могла понять, что именно меня беспокоит. Я знала, что за последние дни я нарыдалась вволю и налетала порядочно миль, и хотя температура ушла еще в Лиссабоне, я все же не вылечилась до конца. Но было что-то еще, какая-то темная тайна: проваливаясь под утро в сон, я чувствовала, будто что-то внутри меня набухает и вот-вот лопнет.

Я не видела выхода.

Мне было 19 лет, я была совсем одна той ночью и казалась себе таким ребенком. Всю ночь я рыдала при одной мысли о том, что мне предстоит сделать, но не видела другого выхода.

Через два дня я, ничего никому не рассказав, сделала аборт.

С того дня изо всех сил я старалась не делать из этого трагедии.

Я гнала от себя самые страшные мысли на свете: я очень боялась, что буду носить в себе всю жизнь нашего не родившегося ребенка.

Я старалась не делать никакой драмы – но на самом деле внутри меня той весной развернулась черная дыра, и я падала сама в себя, даже не пытаясь удержаться за мир снаружи.

Раз за разом во сне мне приходилось переживать одно и то же – как судорога внутри складывала гармошкой, как обезболивающее превратилось в леденцы на несколько бесконечных часов, и как я глотала эти леденцы вместе с болью не пережевывая – лишь бы все скорее кончилось и можно было снова дышать.

Я просыпалась по ночам, брела в ванную и умывалась холодной водой, стараясь держать глаза закрытыми: я перестала смотреться в зеркало, чтобы не давать себе никаких оценок.

В том не было никакой трагедии – в этом я очень настойчиво убеждала себя каждый день. Спустя пару месяцев я научилась не думать о том, что это мог быть мальчик. Похожий на тебя.

Позже я поняла, что это отчаянное желание не думать спасло мне тогда жизнь: той весной я стояла у самой черты, и только какой-то внутренний инстинкт самосохранения уберег меня от конца.

Так появилась единственная вещь, которую я не смогла тебе простить.

– Февраль, Вена

Мне было 18, я была на 3 курсе, и меня охватило безумное желание что-то делать. Я хваталась за любые предложения. Я могла не спать ночами, делая переводы с английского для Rolling Stones и расшифровки интервью для экономического журнала, я могла работать все выходные без отдыха и не отвечать на звонки друзей, я старалась извлечь пользу из каждой минуты жизни – но все это не помогало мне найти себя.

А потом появился ты: мы встречались в университете, а после несколько раз по работе – в дорогих ресторанах, где я всегда чувствовала себя ужасно неловко. Мы общались на «вы», но очень добро – я чувствовала, что ты очень хороший человек. Возможно, самый лучший из всех, кого я когда-либо встречала. Даже спустя 7 лет я все еще думала именно так. Очень жаль, что я ошиблась.

На третью встречу ты влетел в зал взъерошенный, с доброй улыбкой.

– Слушайте, дико опоздал, простите. Зато быстро вас нашел тут: попросил найти мне одинокую девушку – и официантка нашла, представляете?

Эти слова почему-то врезались мне в память. Вероятно, именно такое впечатление я произвела на тебя: одинокая.

На той встрече ты предложил мне заняться одним из своих европейских проектов: такие предложения редко делают студентам. И, откровенно говоря, ты явно переоценил мои возможности: я была недостаточно хороша для этой работы. Но тогда я не хотела думать об этом: я была так рада, что была уверена – все получится, я справлюсь.