Анастасия Каскевич - Было бы сердце

Дом был тем же – холодным, не обжитым, но залитым солнцем и как будто родным. Первым делом я побежала на второй этаж. Одежда в гардеробе спальни все еще хранила твой запах. Я села на пол и улыбнулась.

Португалия встретила нас теплым майским солнцем, спокойным океаном, безумно вкусной едой и приветливыми людьми. Мы взяли в аренду велосипеды сразу после прилета: каждое утро мы завтракали в местном кафе, доезжали на велосипедах до океана, проводили время до полудня на пляже, заказывали на обед графин холодной сангрии и потрясающе вкусные морепродукты, курили на парковке – затем ехали домой, принимали душ, читали книги, смотрели кино, чуть позже готовили на ужин ризотто, пасту или рыбу – а к вечеру возвращались на велосипедах на набережную, где в единственном открытом в еще не сезон клубе пили вино, танцевали под смешную музыку и ближе к утру возвращались на виллу спать.

В этом клубе в один из первых дней я встретила Олли.

Мы с Женей как обычно поужинали дома в саду, накинули свитера и поехали к пляжу. Женя отправилась в бар за вином – я осталась сидеть на веранде. В то время мне было еще неловко оставаться в людных местах в одиночестве: я старалась не смотреть по сторонам и утыкалась в телефон.

За соседним столом сидели британцы: их речь с характерным акцентом долетала до меня обрывками – я старалась не вслушиваться в их разговор.

Женя вернулась через пару минут, заметив, что красивый подлец за соседним столиком строит ей глазки.

Мы вместе с ней посмеялись над этим – затем британцы подошли к нам и спросили, не против ли мы, если они присоединятся к нам. Мы были не против.

Через пару часов Женя обнаружила меня внутри клуба: мы с Олли целовались под the Killers. Вино ударило мне в голову, и самой большой проблемой в эту минуту казалась моя красная помада, которая размазывалась по всему лицу. О том, что я предаю любимого человека, я не подумала даже наутро, когда мы всей компанией встретили рассвет на пляже. В то же утро – какая ирония – по дороге домой я получила от тебя сообщение. Мы съезжали на велосипедах с пригорка, когда я услышала звук оповещения на телефоне. Недолго думая я отпустила руль и потянулась за телефоном, и за пару секунд до падения успела прочитать сообщение. «Я очень жду тебя в Москве».

Когда Женя обернулась, я сидела на дороге с разбитыми в кровь коленями и пересматривала сообщение раз за разом, словно боялась, что оно сейчас исчезнет и все окажется нелепой галлюцинацией. Я не чувствовала боли – только теплая кровь щекотала ноги, сползая каплями к лодыжкам. Я наконец знала, что мы увидимся, и с того дня ждала возвращения в Москву, не радуясь больше океану, солнцу и неспешной жизни.

– Москва

После того, как мы увиделись с тобой в Москве после нашей с Женей поездки, жизнь почти вернулась в старое русло. Почти – потому что каждый из нас по отдельности пережил то, о чем мы никогда не говорили друг другу. Для меня так и осталось тайной, что происходило в твоей жизни все это время, а ты не спрашивал, что нового случилось у меня. Я была рада, что ты не задавал этот вопрос. Случилось слишком много – и ничего, что я могла бы тебе рассказать.

Ты сказал мне, что я повзрослела за то время – и я сначала обрадовалась, возгордилась этой переменой, этой взрослостью, но позже поняла, что этих слов мне было недостаточно и это вовсе не то, что я хотела услышать от тебя в первую после разрыва встречу.

Мы снова стали проводить вечера вместе – но я больше не верила тебе так безоговорочно, как прежде. Ты больше не был моим богом – и оттого я не любила тебя меньше, просто любила по-другому, и эта новая любовь уже не была такой чистой. Мне больше нечем было защитить нас перед внешним миром: я знала, что ты способен обидеть меня и причинить мне зло, и потому наш мир начал рушиться. Медленно, понемногу мы приходили в упадок.

Я помнила, что когда-то любила себя и когда-то была счастлива в себе, а той весной я бежала из себя как из разрушенного дома куда-нибудь подальше, поскорее к людям, чтобы сидеть с ними и забывать, что нужно возвращаться, ведь к себе всегда нужно возвращаться, в себя всегда нужно возвращаться.

Я вела себя с тобой так, будто ты прочел три десятка не отправленных писем, и вела себя так подразумевая, что ты понял или хотя бы осведомлен о том, что в них.

О том что я всегда буду ждать, лишь бы ты не отпустил, и о том, как была готова на все, до тех пор, пока ты не начал душить меня стеной молчания, неразговором, вакуумом, о том, что не могла простить тебе этого, о том как трескалась внутри от щиколоток до макушки и как продолжала ждать, даже когда ты сказал «не жди». Как каждую ночь задавалась вопросом – знаешь ли ты, что такое не ждать? Что такое – никому и ничему не принадлежать, быть чужаком людям и самой себе?

Какой непростительной глупостью то была с моей стороны – для тебя я всего лишь повзрослела, а внутри меня тем временем была гражданская война и не осталось живого места, кроме этой больной любви к тебе.

Иногда по ночам, когда я просыпалась от очередного кошмара, я думала о том, что мне стоит обратиться к врачу: я была совсем больна тобой и измучена этими жуткими снами, в которых моя мама говорит тебе «вам стоит уйти прямо сейчас», в которых твоя жена дает мне пощечину, в которых ты умираешь раз за разом.

Я чувствовала, что наш мир рушится, но у меня не хватало сил признаться себе в этом. Поэтому я продолжала собирать вещи в Португалию и планировать отъезд.

Мне нужно было то, что ты уже пережил много лет назад, и, возможно, не раз. Но в силу молодости и максимализма я не понимала, что не буду с тобой счастлива. Я была уверена, что это только сейчас тяжко – но где-то дальше будет легче, и все как-нибудь решится, и мы станем самыми счастливыми. Я и ты – и больше никто. Не навсегда, конечно. Скорее, конечно, не навсегда.

Я вцепилась в тебя, как в спасательный круг, поскольку только ты имел смысл в этой хаотичной жизни, и мне было совершенно не жаль отказываться от всего и всех ради того только, чтобы ждать тебя вечерами – даже если ты не приходил, и я рыдала потом всю ночь, как маленький ребёнок, испугавшийся до слез темноты.

Все начало стремительно рушиться уже по дороге в Ф: правда, я поняла это многим позже, а тогда – тогда мне казалось, что мы можем все исправить, что все наладится, что мы справимся и будем счастливы, пускай даже не вечно. Скорее даже – конечно, не вечно.

Но мы были обречены.

Я больше не была с тобой счастлива – напротив, каждым жестом и словом ты делал меня несчастной, а несчастье делало меня некрасивой. Наверное, уже тогда ты все для себя решил – решил, как будет правильно и как будет лучше для всех – и уже тогда не особенно заботился о том, как сильно ранит меня твоя отстраненность.