Анастасия Каскевич - Было бы сердце

Через три дня мы улетели в Вену: и в первую ночь прилета в гостинице в самом центре города все перевернулось.

Сразу из аэропорта мы поехали на встречу с венским коллекционером: тогда я обнаружила, что ни слова не понимаю из того, что мы обсуждали на встрече. Было ли дело в том, что у большинства был сильный немецкий акцент, или в том, что у меня давно не было практики английского – но я сидела в жутком стрессе, стараясь не делать лишних движений и не привлекать к себе внимания – лишь бы не произносить ни слова и не отвечать ни на один вопрос. Я так и не смогла избавиться от этого страха: уже гораздо позже, на других встречах, когда я уже привыкла к английской речи и акцентам любых языков, я все еще старалась не говорить – я стеснялась разговаривать при тебе на английском. Мне всегда казалось, что я скажу что-нибудь глупое или не найду нужных слов для достойного ответа.

После встречи мы поехали в гостиницу и разошлись по своим номерам, договорившись встретиться через час в холле и прогуляться до ресторана.

На улице стоял дикий холод: я помню, что потратила почти час на душ и горячий чай, а потом, опомнившись, пыталась одновременно высушить голову и накраситься. Ты ждал меня внизу в баре. Все было ново и незнакомо: оттого одновременно пугало и манило.

Мы отправились ужинать в твой любимый итальянский ресторан: я ела салат из зеленых листьев и авокадо, мы пили вино и постепенно перешли на «ты».

Когда мы вернулись в гостиницу, ты спросил у меня:

– Что будешь делать?

Я ответила, что не знаю, но спать пока не хочу.

В наших номерах была сквозная дверь – какая ирония: всю ночь она оставалась открытой. Мы заснули у меня в номере: у нас ничего не было, я даже не снимала пижаму – но именно эта ночь определила все на ближайшие два года. Утром я проснулась со странным ощущением: теперь я кому-то принадлежала.

Ты был единственным человеком, которого я безоговорочно выбрала.

У меня никогда не было сомнений в том, что я сделала правильный выбор – даже если я рыдала по ночам и думала, что нужно уходить – на самом деле уход от тебя был подобен смерти. Венская ночь поздней зимой снесла меня с ног – а после на утро я так уверенно встала рядом с тобой – и пожалуй, эта уверенность порой походила на осознанное отчаянье.

С того момента я училась молчать – так, чтобы зубы скрипели. Училась правильно здороваться и правильно разговаривать с тобой при незнакомых на «вы» – когда внутри мы были на «ты». Я училась признаваться себе, которая привыкла жить по идеальным правилам – что может быть одновременно и неправильно, и плохо, и невыносимо – но хорошо – до ужаса хорошо, одновременно.

Мы редко виделись: оттого я делала из каждой встречи событие, даже если это была общая встреча с коллегами, деловой ужин или пятиминутный разговор в офисе.

Довольно быстро я поняла, что принадлежать кому-то – значит перестать принадлежать себе: и это чувство, поразившее меня в Вене, стало мучительным.

Я начала бороться с ним.

Два месяца той весной я пыталась перебороть эту болезненную привязанность, сумасшедшее желание видеть человека каждую минуту – я пыталась отстоять себя, сохранить себя целой. Я сбегала из Москвы – но география ничего не решала: везде и всегда я чувствовала, что больше себе не принадлежу.

Я даже пыталась уйти, все закончить, прекратить это: но это было скорее смешно, чем серьезно. Казалось, той весной я тысячу раз порывалась уйти – и ты делал вид, будто отпустил меня, но я ту же тысячу и еще один чертов раз возвращалась, как полоумная, и ты делал вид, будто и не отпускал меня никуда. Очевидно, очень скоро ты понял, что на самом деле меньше всего на свете я хотела уйти от тебя – и привык.

Я изводила себя мыслями и подсела на бессонные ночи: я помню, как шла по вечернему Невскому и говорила себе что больше не выдержать – и город вторил мне так бойко приветливыми людьми, их вопросами, улыбками, шагами, барами – вторил мне той жизнью, от которой я отказывалась. Я говорила себе, что больше не выдержать этой чечетки на своей гордости, не выдержать мысли о том, что я недостаточно хороша, не выдержать ада, в который медленно оборачивается моя жизнь как в плащ. Тем вечером я почти смирилась с уходом от тебя: и больше всего я боялась проснуться наутро и понять, что на самом деле еще могу выдержать все это – лишь бы не потерять тебя. И так случилось – я проснулась и поняла, что готова выдержать еще миллион этих надрывов, миллион слез, миллион – лишь бы не сопротивляться больше тому, что я так отчаянно люблю.

События завязывались на мне мертвым узлом, и чем больше я пыталась разобраться в себе и освободиться, тем крепче становился узел – и после бессмысленных попыток отвоевать себя у тебя я сдалась.

В этой игре из нас двоих я изначально была пораженцем, но в конце концов я поняла: поражение расстраивало меня куда меньше, чем необходимость соревнования. До этого момента я не задумывалась об этом, однако наконец поняла: больше всего на свете я ненавидела соревноваться.

– Лето, Москва

Когда я смирилась с жизнью, которую выбрала, то перестала винить во всем себя – я убедила себя, что любовь снимает с нас всю вину и все обязательства перед другими людьми. Я повторяла себе каждый день – только двое людей понимают, что происходит между ними, и никто не в праве их осуждать. Но я ловила все больше осуждающих взглядов на нас и слышала все больше едких замечаний – иногда в лицо, но чаще за спиной. Так уж случилось: нас связывал университет, где ты читал моей группе лекции – и так уж случилось, что слухи поползли еще до первой Вены. Людей всегда очень забавляет атмосфера судебного разбирательства: и больше всего их раздражает то, что сильнее их – то, что им никогда не понять.

Но я ничего не боялась. Я зверела на глазах: я так безрассудно накидывалась на всех, кто смел проявить свое неудовольствие в нашу сторону, и была готова разбить лицо каждому из них. Я выстроила стену между внешним миром и нашим миром: и это отталкивало от меня многих друзей. Я потеряла почти всех: но одиночество никогда не пугало меня. Я вполне комфортно существовала в себе. Единственный человек, который был мне важен, был со мной – и ради него я без сомнений прощалась со всем, что прежде было дорого.

Ты сильно влиял на меня: любое твое замечание по поводу одежды или поведения я воспринимала как аксиому. Ты не любил яркие помады, считал чулки самой вульгарной вещью на свете и ненавидел шубы. Ты любил простые, естественные и женственные вещи. Я почти перестала краситься, покупала платья и начала отращивать волосы. Единственная вещь, которую я долго отстаивала, было сыроедство: я никак не могла смириться с тем, что мы часто ужинаем в стейк-ресторанах и «Скандинавии». И к осени я сдалась: когда мы улетели в Майами в октябре, я уже заказывала на ужин морепродукты.