КОСТАС БОБСКИ - ГОЛУБОЙ РАССВЕТ

– Мне кажется, или я твоё лицо уже где-то видел? – таксист прервал молчание – Ты, наверное, актёр из телевизора. Я нечасто пялюсь в монитор, но вот твоё лицо кажется очень знакомым. Не снимался в рекламе или сериале?

– Я не актёр. Но часто слышу от людей подобное, что они меня узнают или где-то видели.

Разговор начинает утомлять, как и любой бессмысленный треп на полчаса сведенных судьбой незнакомцев, которые, спустя час, разойдутся по своим жизненным путям, и отправившихся по своим маршрутам в хаосе бытия.

Машина остановилась на красный свет. Водитель повернулся ко мне, его лицо отражало озарение.

– Вспомнил! – он выдержал паузу, удерживая вывод в своем умишке – Ты из активистов, защищающих права педиков! Выступаешь за свободы, освящаешь демонстрации. Я видел твоё выступление в Минске. Нормально ты тогда прошёлся по всем этим консерваторам но, как мне кажется, ты там продул. Зовут тебя, кажется, Пол…

– Павел. Пол – это мой псевдоним. Будем знакомы. Как ваше имя?

– Не знакомлюсь с пидарасами! Я бы вас всех…

Таксист засопел и покраснел. Я вытянул руку с торчащим указательным пальцем и, огибая жирное лицо, ткнул им в направлении лобового стекла.

– Зеленый свет загорелся, не видно?

Безымянный извозчик спохватился и поехал, начиная поворот. Нам нужно было правее, где дальше расположилось заметное здание бывшей консерватории, переделанное под нужды современности, где нет места классической музыке и светским беседам. Только конторы – однодневки и студия для проведения дебат.

– Вот скажи мне, нахрена вам все эти права, парады? Драть друг друга под хвост вам же не мешают? Делайте чё хотите в своих спальнях, но дети-то причём?

– Дети?

Я упорно не понимал, о чем бредит этот гомофоб. Обычно с такими разговор короткий. Затуманенный ненавистью и подсознательными несбывшимися фантазиями мозг не способен к критическому мышлению. Игнорирование и отступление. Без сомнений и потерянного времени. И никакого рукоприкладства, побитый завтра же побежит, обливаясь слезами, в правоохранительные органы с жалобами на несправедливость.

– Они смотрят на вас и берут плохой пример. Лучше пристрелить такого сыночка, как мне кажется – водила переходит все границы дозволенного – на этих парадах ваших один разврат!

Здание консерватории приближалось быстро, но недостаточно, чтоб проигнорировать вопрос погонщика жёлтого автомобиля. До него оставалось пару кварталов, всего ничего, однако его старинный силуэт был едва различим среди однотипной застройки. Выделяло фасад только нехарактерное оформление- крупный булыжник жёлтого цвета, резные наличники и узенькие окна в пластиковой раме. Надо действовать незамедлительно, выложить на стол все карты.

– Такие парады организуются с целью объединения угнетаемых социальных групп – я старался выдерживать паузы между словами – большинство участников чувствуют себя уверенней, раскованней и не боясь открыто заявлять о том, о чем вы, животные, никогда не дадите заявить, подвергая непохожих систематической травле и игнорируя их право на жизнь по собственному разумению. Это не понт, нежелание противопоставить себя обществу. Только ощущение безопасности и свободы, идущие в ногу с высказыванием своего права на любовь без предрассудков.

Таксит замялся.

Я продолжил атаку, слегка подкорректировав направление удара.

– Вы давно со своим сыном общались-то?

– При чём тут мой сын? Может, у меня и детей-то нет!

– Немудрено, с такой-то агрессивной позицией. Были бы вы добрее к окружающим, то и любовь бы вас нашла.

Водитель свирепел. За внешним спокойствием скрывалась настоящая буря, готовая свести все на своем пути, как цунами сносит бумажные домики на прибрежной линии. Но, к счастью, годы проживания штанов притупляют навык использования энергии в нужном русле, распыляясь на войны в интернете и жалобы собутыльникам.

– Ты чё, пидор, надумал мне рассказывать про детей и любовь, а? Есть у меня дети, и жена тоже есть, не то, что у вас, мракобесов! И я всё про них знаю, понял?

Его руки так сильно сжали рулевое колесо, что, казалось, оно сейчас треснет.

– Просто советую, успокойтесь – неожиданная смена поведения на менее агрессивную должна оказать успокаивающее действие на разбушевавшегося собеседника – сядь и пообщайся. Может, что-то новое узнаешь.

– Да чтоб мой ребёнок, да от меня… скрывать…

Вот и всё. Бегущие вперёд языка мысли захватывают разум собеседника медленно, но крепко, как удав душит свою жертву. И нет шанса выбраться, сбежать, контролировать. Только цепенение.

Категорически не приемлю подобного рода насилие над психикой обывателей. Но в ситуации, когда гомофоб переходит все границы, цель оправдывает средства. И цель- раскрыть глаза на многогранность мира, подставить под сомнение приобретённые шаблоны, растереть в пыль стереотипы. Ведь только продав что-то ненужное, мы приобретём что-то ненужное.

Машина остановилась. В салоне стояла вязкая тишина, настолько вязкая, что попытка прикоснуться к водителю обернулась бы неимоверными энергозатратами.

– Всего хорошего. Будте честными с близкими и собой – я прервал безмолвие и решительно, не дожидаясь ответа, открыл дверь, одним лёгким движением вышел из машины.

Здание консерватории давно переделали под нужды медийщиков и сочувствующих. На смену традиционализму и незыблемой красоте пришёл холодный расчёт и удобство. Здание больше не принимало внутрь себя элиту музыкальных и прочих творческих деятелей- теперь тут кучкуются многочисленные офисы фирм-однодневок, посредники в заключении сделок, доморощенные эстеты и писатели-самоучки, в бесплодной истерии пытающихся впарить свою графоманию издателям и сценаристам. Величественные, расписные коридоры украсили досками объявлений, старинные музыкальные инструменты заменены цифровыми принтерами и новомодной техникой, которая по техническому оснащению и, соответственно, уму, давно превзошли создателя. Ни к этому ли мы стремились?

У входа кучковались журналисты и репортёры. Их пёстрая и разнообразная одежда отторгала, вызывая рефлекс, схожий с желанием человека закрыть глаза при виде солнца в зените над степями. Пожиратели сенсацией. Безапелляционные, словно контрреволюционер, неразборчивые, как юная юный школьник и крикливые, как новорождённые дети. Мелькали вспышки фотоаппаратов. Синее полотно, обозначающее путь к стеклянныму входу, было огорожено несколькими столбиками из сусального золота, между которыми растянулась завёрнутая в шелк армированная, толстая проволока, созданная, видимо, больше для придания торжественной обстановке, чем для сдерживания стенающей толпы. Путь внутрь казался непреодолимым. Нет, однозначно, будь у меня меньше известности и больше времени, я бы смог прорваться внутрь, оставив позади остывающую гору трупов тех, кто попытается меня остановить. Но не сегодня. Я вип гость с очень даже вип обслуживанием, включающим в себя, как не странно проход через эвакуационный выход. Нужно обернуть здание и зайти с торца по правую руку. Пока никто не заметил.